Грешный и влюбленный (Древнее проклятие)
Шрифт:
Обидевшись на отеческий тон — не хватало еще, чтобы ей покровительствовали — и вместе с тем тревожась, как бы доктор не выболтал какие-нибудь ее тайны, Силван заерзала в объятиях Ранда.
— Вы что, хотите сказать, что от меня в больнице толку не было?
— Вовсе нет. Я просто говорю, что вы только что с ума не сходили, стараясь помочь нашим парням.
Силван поежилась, ощутив на себе многозначительный взгляд доктора Морланда.
Довольный — ему все же удалось сказать то, что он хотел, — доктор снова потрепал Силван по плечу.
— Но какой толк может быть от измотанной
— Мы с Аделой поможем, дорогая, — сказала леди Эмми. — Мы обо всем договоримся и лично присмотрим, чтобы наши пациенты не остались без надлежащего ухода, так что вы сможете как следует выспаться. Разве что пополудни, конечно, когда мы…
Ее голос дрогнул, И, как только оборвалась речь леди Эмми, заговорила тетя Адела.
— Вы, барышня, не спали с самого дня вашей свадьбы, и мне не очень верится, что выспались и в ту ночь, которая тому дню предшествовала. — Тетя Адела выглядела очень внушительно, но ее повелительной манере как-то противоречила краснота вокруг глаз. — Мы не можем себе позволить довести нашу новую герцогиню до истощения.
Ранд обнял Силван чуть крепче.
— Я этого не допущу.
Силван беспомощно посмотрела на него. Поведение Ранда оставалось для нее загадкой. Не поставив ее в известность, он послал за доктором Морландом. Значит, он не верит в ее способности, считает, что она не сумеет поставить на ноги раненых? Но как ей можно винить его в этом? Кто, как не он, был рядом, когда она ампутировала ступню у Нанны. Это он слушал скрежет зубьев пилы о человеческую кость и вопли Нанны. Это на его глазах остальные женщины ежились и отворачивались, и это он придерживал ее голову, когда ее вырвало после операции. Люди теперь, чтобы стать врачами, учатся во французских университетах, и даже у хирургов ныне появился какой-то почетный статус. Силван занималась медициной, не имея никаких знаний, не считая, конечно, практического опыта, и понимала, какие бы хвалы ни возносил ей доктор Морланд, все равно на ней лежит тяжкая вина полного невежества. Хуже того, ей приходится скрывать свои страхи — ведь она прямо-таки цепенеет от мысли, что ее помощь может обернуться убийством, гибелью пациента.
А почему все забыли про Ранда? Никто не говорит, что и у него силы на исходе — достаточно поглядеть на эти черные круги под его глазами.
Доктор Морланд, словно бы прочитав мысли Силван, обратился к Ранду:
— Не сочтите за дерзость, ваша милость, но можно поинтересоваться: как ваши ноги?
Ранд, похоже, принял свой новый титул с куда большей непринужденностью, чем Силван. Во всяком случае, на его лице не промелькнуло ничего, что можно было бы счесть выражением виноватости. Он не вздрогнул и не кинулся оглядываться — мол, это к кому? — нет, он просто отвечал:
— Мышцы сводит, если слишком много стою или хожу, но вроде бы с каждым днем все лучше и лучше.
Пощипывая бородку, доктор Морланд кивнул.
— Вот такого рода чудеса и придают некую ценность нашему занятию. Не забывайте о том, барышня. — Он поучающе покачал пальцем у самого лица Силван. — Одну ногу вы отпилили, но супругу своему
— Не лечила я его, — заспорила Силван.
— Но он-то верит, что это вы его вылечили, ваша милость.
Ваша милость — опять. Издевка какая-то! Какой еще герцогине в Англии приходилось заниматься ампутацией женской ноги? Какой еще герцогине доводилось вправлять вывихи и зашивать раны, накладывать припарки и примочки на ожоги и пролежни, составлять травяные отвары, отгоняющие заразу? И все же — Силван глубоко вздохнула — раз уж так случилось, ей придется привыкнуть к мысли, что она — герцогиня.
— Ее уже ветром качает, — сказала леди Эмми.
Ранд рывком оторвал Силван от пола, слегка пошатнулся, но устоял на ногах. Это его явно и удивило и обрадовало.
— Маленькая ты какая, — сказал он Силван. — Меньше, чем я думал. И легче.
Ранд двинулся к лестнице, но она покачала головой.
— Я все равно сейчас не усну.
Он не остановился.
— Пока я не отдам свой последний долг Гарту… Вы ведь его после обеда хороните, да?
Ранд заколебался.
— Да.
— Мне же надо при этом присутствовать. Он глянул на нее, и Силван заметила, что выдержка на сей раз ему отказала. На глазах Ранда показались слезы. Дрогнувшим голосом он сказал:
— Мы уже обсуждали это — тетя Адела согласилась, что тебе не стоит быть на богослужении, лучше отдохнуть. А раз уж тетя Адела так говорит, то больше никто и намеком не посмеет тебя упрекнуть за отсутствие на панихиде. — Он поцеловал ее в лоб, потом потерся щекой об ее щеку, словно кот, ласкающийся к хозяйке. — Гарт бы понял.
Да, Гарт ее бы не осудил. Гарт понимал ее лучше, чем все остальные Малкины, и это понимание было взаимным. Гарт заботился о своем роде, о своем имении, о людях, которые жили на его землях и обрабатывали его угодья. Значит, можно не сомневаться, что он благословил бы ее на эти искренние старания помочь его людям.
— Я хочу попрощаться с ним, — твердо сказала Силван.
Ранд донес ее до большого салона и поставил на ноги у входа. В воздухе стоял тяжелый запах камфары. Гроб на середине просторной комнаты бросался в глаза и своей величественностью, и пышностью резных украшений, и блеском темного дерева. Он был усыпан горой полевых цветов. Другие цветы были собраны в скромные небольшие венки и гирлянды. Крышка была закрыта.
Ранд поглядел на гроб сухими глазами.
— Мы похороним его пополудни. Нельзя больше ждать, тело его.., оно так изуродовано…
Силван перебила его, чтобы отвлечь от скорбных мыслей:
— Где бы присесть?
Гроб окружали стулья и кресла для тех, кто, соблюдая траур, приходил отдать последний долг усопшему. Ранд выбрал кресло, которое ближе всего было к двери.
Силван не хотела мириться с действительностью. Как и прежде — а ей доводилось видеть столько смертей — не было в ней никакого смирения, никакой покорности. Гарт всю жизнь трудился на благо своей семьи и своих людей. Думать, что кто-то из этих людей мог убить Гарта — нет, это было выше ее понимания. Ей хотелось крикнуть «Нет!» и потребовать, чтобы Гарт поднялся и занял подобающее ему место.