Гретель и тьма
Шрифт:
Комнату залил бледный солнечный свет. Йозеф услышал, как у Лили перехватило дыханье. Он глянул через плечо: вся оконная рама покрыта множеством белых бабочек, и все они колышут мягко крылышками. Их черные крапины теперь смотрелись пустыми глазницами черепов. Йозеф больше не в силах был выносить их отсутствующего, злобного взгляда. Раз мальчишка не смог избавить дом от этой напасти, придется нанять кого-нибудь с улицы. Какого-нибудь современного Хамельнского Дудочника, соответственно оснащенного, вооруженного скорее фиалом, нежели флейтой. Он пощупал Беньямину лоб и осмотрел зримые раны. Юноша
123
Река Вена (нем.).
– Дадим ему поспать. – Йозеф приобнял Лили за плечи и повел ее к двери. – Предлагаю и вам вернуться в постель хоть на несколько часов, моя дорогая.
Она отстранилась от него.
– Нет, я хочу остаться с Беньямином.
– Вы помешаете ему отдыхать. Позже придете, когда Гудрун будет мне помогать.
– Вы не понимаете, – сказала Лили. – Беньямин умрет, если я не останусь поддержать его. Он должен слышать мой голос…
– Незачем, – прервал ее Йозеф, жадно вдохнув всей грудью ее аромат. Цветочный, хотя он не смог вспомнить, что это за цветок. – Беньямин совершенно точно вне опасности.
– Страшней опасности не бывало, – прошептала Лили, поглядывая по сторонам. Она сделала несколько шагов назад.
И Йозеф вдруг испугался. Образ его милой девочки уже вторично, казалось, стал не таким четким. Ему почудилось, что если он немедленно не примет меры, Лили ускользнет и окажется навечно для него утеряна. Он потянулся обнять ее, но там, где ожидал ее ощутить, ее не было. Он лишь поймал ее запястье. Прижал его к губам, осыпал поцелуями.
– Дорогая моя, вы подумали о том, что мы с вами обсуждали вчера?
Она глянула на него столь изумленно, что Йозеф осознал: он недостаточно отчетливо выразился.
– Мы говорили с вами о том, чтобы стать не просто друзьями. Понимаете? – Ее легкий кивок взбодрил его. – Сможете вы научиться любить меня? Сможете ли жить со мной как дорогая мне спутница жизни?
Лили покачала головой и высвободила руку.
– Этому никогда не бывать.
От такого прямого отказа сердце у него рухнуло. Солнце исчезло, и комната стала серой и безвидной, как жизнь без Лили.
– Молю вас, подумайте. – Йозеф бросился на колени. – Смотрите, какого раба делает из меня ваша красота, моя дорогая. Я лишь прошу позволить мне заботиться о вас. Мой брак – притворство. Моя жизнь до вас была пуста. Я человек небедный. Я смогу вас щедро обеспечивать. – Он вцепился в подол ее халата. – Я дам вам – если вы однажды ответите мне на чувства…
– Но мне ничего не нужно.
– Не говорите так. – Йозеф вскинул руки к ней на бедра и заплакал. – Я сниму изящную квартиру в лучшей части города. Мы наполним ее модной мебелью, изящными одеждами, украшениями, мехами… всем, чего желают молодые женщины.
– Мой ответ не переменится. Пожалуйста, встаньте.
Он поглядел на нее.
– Не подумал бы, что вы так жестоки. – Йозеф неловко поднялся, держась за кровать. – Беньямин? Вы с ним… – Он подавился вопросом. Отвернулся, промокая глаза, а затем вскинулся и резко спросил: – Беньямин говорит вам, какая вы красивая?
– Беньямин никогда не видел меня красивой.
– Тогда другие мужчины…
– А им-то что? Вы видели полицейских. – Она помахала рукой у себя перед лицом. – Они видят одно лишь безумие. То же и с другими мужчинами. Они замечают мое состояние, а не меня.
– А есть, значит, и другие мужчины? – Как ни странно, надежда его воскресла, когда она не стала этого отрицать. Он решительно приблизился. – Разве не предпочтете вы одного мужчину, который любит и ценит вас, многим, кто не любит и не ценит?
– Вы мертвы, – сказала Лили.
Он сглотнул.
– Старше вас – быть может, однако…
– Нет. – Она глянула в окно, где скопища бабочек рисовали переменчивый узор теней, похожий на только что раскрывшуюся на подоконнике листву. – Вы мертвы.
– Подумайте хорошенько, Лили. Как я уже сказал, вы ни в чем не будете нуждаться. Я выделю вам часть своего состояния, его хватит до конца дней ваших, если я… если мы безвременно расстанемся. – И вновь он черпал силы из воспоминания о широком проливе лет между своими родителями. – Могу ли я что-то сказать или сделать, чтобы вы передумали, Лили?
Вместо ответа она двинулась к бабочкам. Они витали над ней, как цветочные лепестки, цеплялись за волосы, за плечи. Наполняли ее сложенные чашечкой ладони.
– Все, что угодно, – сказал Йозеф, глядя, как она превращается в другую богиню – Флору, воплощение весенних цветов, юности и красоты; две последние могли бы опосредованно вновь стать его.
– Отвезите меня в Линц.
От изумления он разинул рот.
– В Линц! – Почему в Линц? Был ли это наконец намек на происхождение Лили? – Разумеется, моя дорогая. Если вам так угодно, мы поедем в ту же минуту, как Беньямин оправится до той степени, чтобы оставлять его на Гудрун. Дитя мое милое, я вас отвезу куда угодно – в Париж, Флоренцию, Венецию, Рим, Лондон… – Он умолк, едва дыша, не в силах поверить, что она соглашается. – Но скажите же мне, зачем вам в Линц?
– Там прекрасные альпийские виды.
– Дражайшая Лили, мы поедем в Швейцарию, если вам хочется гор… – Йозеф широко раскинул руки.
– Нужно в Линц, – настаивала она, ловко избегая его объятий. – Там все началось. Чудовище будет уже слишком взрослым, когда прибудет в Вену. Отвезите меня в Линц, и я пригляжу за тем, чтобы все кончилось, не начавшись.
После обеда состояние Беньямина ухудшилось. Внутренние повреждения явно оказались серьезнее предполагаемого: у него развился жар, он метался и бредил. Гудрун, поджав губы, варила травы и совала амулеты причудливой формы ему под подушку. Йозеф, вне себя от нетерпения, выслал Лили прочь, объявив, что это может быть заразно, и теперь вышагивал по кабинету, стараясь не встречаться взглядами с экономкой.