Шрифт:
Чудо первое
Она пришла под вечер, перед закрытием, когда догорал тусклый городской закат и мокрый асфальт отражал оранжевые сполохи неба. Пришла и встала напротив витрины.
Юрик моментально насторожился, сжал и разжал пальцы, примерил одну из дежурных улыбок и свернул пасьянс на рабочем столе. Он чуял потенциальных клиентов, как лиса чует добычу, притаившуюся в кустах.
Девушка неуверенно переминалась с ноги на ногу, как будто сомневалась – а правильно ли она сюда завернула. Они всегда так себя вели – мялись, жались, а потом
Юрик спокойно наблюдал, как она робко вошла и прикрыла за собой дверь.
– Мы закрываемся, – не поворачивая головы, каркнула Анечка.
Она уже собиралась уходить – влезла в своё дырястое растоманское пальто и теперь смотрелась в зеркало, поскрёбывая голову под дредами. Юрик порадовался, что она не поёт. Перед концом рабочего дня на неё иной раз находила и такая блажь – хоть святых выноси.
– Идите, Анечка, – вылез из своего угла приветливый Юрик. – Я сам обслужу.
Одна секунда, и девушки поменялись местами – ушла яркая, нелепая, придурочная, явилась невзрачная, серая, унылая. Будто ушёл день и наступил хмурый вечер. Девица остановилась напротив него, и Юрик понял, что ошибся. Сконфуженной она никак не выглядела, скорее – взволнованной и решительной. По всей видимости, девушка имела пренеприятнейшую привычку – смотреть собеседнику прямо в глаза. Юрик почувствовал внутри глухое раздражение. Но он был человеком дела и чуял деньги. А в том, что девица пришла с деньгами, сомнений не возникало.
– Извините, – подала голос девушка и тут же нервно сглотнула. – Я по поводу поставок из Белоруссии. Фермерские продукты.
Она выдохнула. Пароль был назван. Дежурная улыбка Юрика расцвела.
Он взял с полки металлоискатель и дважды медленно провёл снизу вверх, обрисовывая её фигуру.
– Знаю, – девица чуть приподняла руки. – Гаджетов нет. Даже мелочь и ключи брать не стала.
– Очень хорошо. Могу я поинтересоваться, кто нас порекомендовал?
– Этот человек просил его не называть.
Снова прямой спокойный взгляд. Юрик выдержал, не теряя приветливости.
– Вот и славно. На самом деле это, конечно, не имеет значения. Проходите, располагайтесь. Чай, кофе?
– Спасибо, нет.
– Торопитесь?
– Не то, чтобы… но, понимаете, мне хотелось бы… поскорее.
– Понимаю, – Юрик вспомнил, как выглядит понимающий взгляд. – О договоре вы, конечно, слышали? Обычная форма. Чтоб потом не было неприятностей. Хотя, их не бывает. Вы понимаете?
Он почти подмигнул, но не подмигнул.
– Да.
– Можете ознакомиться дома.
– Нет, если можно, сейчас.
– Хорошо.
Он протянул девушке два печатных листа. Та прищурилась, порылась в сумочке и нацепила на нос круглые очки. Юрик наблюдал. Только в одном месте кончик носа нервно сморщился, и между глаз пролетела тонкая морщинка. Он знал, в каком именно.
Договор он составил сам. При его скудных филологических способностях это был настоящий подвиг. Юрик потел почти неделю над тем, чтобы накатать два листа ни о чём и о чём надо, ни разу не называя вещи своими именами, придать этому липовому документу безукоризненно канцелярический лоск и, наконец, сто раз проверить всю грамматику и пунктуацию. Официальной юридической силы эта бумажка,
– Очень хорошо, – сказала посетительница.
Подпись были быстрой, угловатой, будто ручку расписывали. Бумага вздулась опасными шрамами и едва не порвалась.
– Вы не прочитали до конца.
– Думаю, смысла в этом нет, правда? А мои паспортные данные? И… тут только фамилия.
– Это не нужно. Ваше имя и отчество тоже необязательно.
– Вот как? – девушка сглотнула. – Но должны же вы как-то меня называть.
– Это как вам будет угодно.
– Пусть будет Гретель.
И снова она посмотрела глаза в глаза. Никакого воспитания.
– Пусть будет Гретель, – уважительно кивнул Юрик и что-то записал у себя в блокноте.
– Да… я это… принесла, – девица замялась, смутилась.
Вот оно. Начинается. На стол лег небольшой свёрток. Это было любопытно. Обычно приносили флешку, так гораздо удобнее и клиентам, и Гарику. Удобнее и смешнее. Юрик неторопливо развернул белый похрустывающий пакет и обёрточную бумагу под ним. И сердце его на секунду сбилось с ритма.
Фото. Господи, как давно им не приносили фото.
– Опять Бенедикт Камбербэтч? – Гарик снял очки и потёр переносицу.
– Опять.
– Скукота. Что хоть за дама-то?
– Ты сейчас офигеешь, братан. Не дама.
– Чёоорт.
– Ну, а тебе не всё равно? Люди счастливы, мы тоже. Камбербэтча хоть обрабатывать не надо – типаж на века. И этот чувак хотя бы нормальный. А помнишь ту хрюшу, что Сталина принесла?
– Аааа… трешак, не приведи больше, Господи. Ещё что?
– Да тот… из корейской группы, похожий на пупса, а сам мужик. Никогда в жизни их не запомню.
Гарик откинулся в кресле и рассмеялся.
– Какая милота! Таки их есть у нас! Полный набор, как лего!
«Шея худая как у канарейки», – подумал Юрик. – «Не жрёт ни фига, хоть убей»
– Ладно, пойду ужин наваляю. А потом тебе такого фрика подкину, ты одуреешь.
Бросая на сковороду ломти бекона, Юрик думал о фотографиях. О тонкой подарочной бумаге, бережно их запеленавшей. О надписях на обороте – надписях, которых не осталось, которые безжалостно замазали «штрихом». О том, что они несли…
Юрик поёжился. Казалось, между кожей и рубашкой проскользнул зимний воздух. Такие странные фото…
А ведь она не волновалась, как все остальные.
Почему? Юрик на автомате поковырял лопаткой скворчащие куски на сковороде. Потому что ей, в отличие от остальных, не было стыдно. Юрик знал, как играют на лицах клиентов тени их маленьких грязных секретиков, их ненормальностей и отклонений, их тёмных и потных фантазий. Человек, идущий к ним, примеряет перед этим множество масок. Маску убийственного спокойствия. Маску дурака. Маску наглости. Маску «я заплатил и могу требовать всё». И все избегают смотреть в глаза. Всегда. Ибо оттуда, из глубины чёрных зрачков смотрят липкий стыд и малодушный страх. Юрик так и представлял, что сидят они в обнимку и глушат адреналин из маленьких мутных рюмочек.