Грезы наяву
Шрифт:
— Очень спокойно. С любовью.
Алекс фыркнул, перекатился на живот и погрузил лицо в душистый водопад ее волос.
— Расскажи мне все это опять. Расскажи, каким сильным я должен быть, чтобы справиться с гневом и не задушить тебя во сне. Только спокойно и с любовью…
Эвелин негромко рассмеялась и нежно обняла его.
— Я люблю тебя, и можешь задушить меня хоть сейчас. Если у тебя хватит на это сил.
Глава 32
Экипаж подъехал к крыльцу после обеда, когда Алекса не было дома. Дейдра, которой Эвелин все рассказала, вышла вместе с
— Не волнуйся, ты все сделала правильно, — говорила она, сжимая руку Эвелин. — Давай не будем стоять как истуканы, а спустимся и встретим их. Думаю, поездка была не из легких.
— Может, послать за Алексом? Я знаю, что он очень хочет видеть ее, хотя и боится. Посоветуй, я сейчас ничего не могу сообразить.
Дейдра с улыбкой посмотрела на юную родственницу. Со времени приезда в Лондон Эвелин сильно изменилась внешне, приобрела много новых привычек. Ее длинные волосы были теперь завиты и искусно уложены, а элегантное платье из светлосерого атласа мало напоминало те, которые она привезла из Бостона. Никто и подумать не мог, что всего несколько месяцев назад она приехала из колоний. Но светской дамой Эвелин так и не стала. Ее мало интересовала светская жизнь, и Дейдра, в общем, одобряла это. Алекс никогда бы не смог быть счастлив с женщиной, которая все свое время посвящает светским сплетням и званым вечерам.
— Хорошо. Я пошлю кого-нибудь за Алексом, а ты пока прими гостей… Потом уж пусть сам решает…
— Будем надеяться, что ему не придет в голову напиться для храбрости. — Эвелин покачала головой. — Хотя сейчас я бы его поняла.
Дейдра лишь рассмеялась в ответ. А вокруг уже сновали слуги: одни — с чемоданами и сундуками, другие — помогая ошеломленным и замерзшим путешественникам освободиться от задубевших накидок и салопов.
Пока гости снимали верхнюю одежду и осматривали прихожую, Эвелин имела возможность рассмотреть их самих. Девочка стояла чуть поодаль от явно нервничающих викария и его жены и рассматривала фрески на стенах вдоль лестничных маршей. Она была чуть ниже Эвелин ростом, непокорные темные волосы волнами рассыпались по плечам. Кожа была не такая бледная, как у Элисон, но бронзовый загар, свойственный сельским жительницам, много бывающим на воздухе, отсутствовал. Когда девочка поняла, что за ней наблюдают, и подняла глаза, Эвелин поразилась. Ошибиться было невозможно. Та же самая темная, тревожащая глубина, опушенная густыми ресницами. Глаза Алекса.
Только за эти глаза Эвелин буквально сразу влюбилась в нее. Поспешив навстречу, она взяла ледяные пальцы девушки в свои и крепко пожала. Именно девушки, а не ребенка. И лицом и телом дочь Алекса выглядела старше своего возраста. Теперь стало понятно, почему так беспокоился викарий. Правда, в движениях еще сохранялась детская неловкость да в глазах то и дело мелькала совсем ребячья непосредственность. Но она тут же сменялась холодноватой бесстрастностью, слишком знакомой Эвелин.
Эвелин для начала решила вести себя сдержанно. Выпустив пальцы девушки, она обратилась к ее престарелым спутникам:
— Я леди Грэнвилл. А вы, должно быть, мистер и миссис Грэхем? Очень рада с вами встретиться. Сюда, пожалуйста, к огню. Дорога, наверное, утомила вас. Мы очень благодарны, что вы отважились на такое путешествие.
Говоря без умолку, чтобы скрыть волнение и растерянность, она повела
Эвелин представила гостей Дейдре. Та подошла к девушке, взяла ее за руку и подвела чуть ближе к свету.
— А это, конечно, Элизабет-Маргарет… Как тебя зовут дома? Элизабет, Бет, Бесси?..
— Маргарет, так же, как мою бабушку Хэмптон… Но она теперь не Хэмптон. Ее все называют леди Бартон.
Эвелин не знала, что сказать, но Дейдра пропустила все мимо ушей и указала гостям на кресла.
— Матушка вашего отца никогда не принадлежала к семейству Хэмптонов, только носила некоторое время эту фамилию. Но со стороны вашей матери было весьма разумно рассказать вам о вашем происхождении… А леди Бартон все еще живет в тех местах?
Девочка молчала, вместо нее ответил викарий:
— О да, миледи. Она много лет была женой баронета и всегда помогала церкви. Но сейчас она очень больна и теперь редко показывается в деревне.
Эвелин и в голову не приходило, что мать Алекса может быть жива. Он никогда не упоминал о ней, кроме той ночи в гостинице, и здесь тоже никто не произносил ее имя. Эвелин не понимала таких отношений в семье. Неудивительно, что Алекс не любил делиться своим прошлым.
Гостям принесли чай и горячий шоколад, чтобы они согрелись в ожидании обеда. Эвелин заметила, что густой сладкий шоколад девочка пила с удовольствием, но в то же время продолжала внимательно разглядывать окружающую обстановку и время от времени бросала короткие взгляды на нее.
— Когда немного согреешься, я покажу тебе твою комнату, — обратилась она к Маргарет. — Я сама здесь недавно, всего несколько месяцев назад чувствовала себя так же, как ты сейчас Этот дом до сих пор немного пугает меня. Он слишком большой… Надеюсь, тебе будет удобно. Но если захочешь, мы найдем тебе другую комнату. Можешь выбрать сама, когда получше узнаешь дом…
И вдруг девочка ответила резко и зло:
— Это вы послали за мной? Я знаю… Но зачем? У вас что, своих детей нет?
Так мог спросить только Хэмптон. Но Эвелин сумела сохранить на лице улыбку.
— Если бы на твоем месте был сейчас твой отец, он спросил бы о том же самом и тем же тоном. Что поделаешь, наверное, все Хэмптоны такие… Не на все простые вопросы можно ответить легко и однозначно. Я с каждой минутой все больше узнаю в тебе Алекса. Его вопросы тоже легко могут обидеть человека. Но постарайся, чтобы твои вопросы не обидели его.
— А что такого? Тогда он возьмет и отошлет меня назад. Я и без него прекрасно жила…
Маргарет изо всех сил старалась казаться невозмутимой, но Эвелин видела, как дрожат у нее пальцы, когда она ставила чашку на поднос.
— Это потому, что у тебя был любящий отец. Он бы, конечно, никому не отдал тебя. Но как согласилась твоя мать?
— А ей-то что? — Девочка пожала плечами. — Она живет, как жила, и ухажеров новых хватает. Она и не спорила с преподобным Грэхемом, когда тот называл меня ублюдком. Хотя он, конечно, совсем не так говорил.
— У тебя есть имя. И никакой ты не ублюдок. Когда-нибудь отец расскажет тебе, как все было. А пока я не позволю никому, даже тебе самой, называть тебя таким словом… Если не хочешь больше шоколада, идем, посмотрим твою комнату.