Грезы об Эдеме: В поисках доброго волшебника
Шрифт:
Все культурные формы проявления души, как и явления природы, заслуживают того, чтобы быть подвергнуты анализу, как наши сны и комплексы. Сходным образом нам приходится анализировать, какие психические уловки могут быть скрыты в явно религиозных феноменах. Юнг утверждал, что «термин “религия” означает установку, присущую сознанию, измененному вследствие нуминозного переживания»71.
Парадоксально, что отказ Юнга преодолеть метафизическую преграду фактически привел его к почитанию таинства в Таинстве. Вспомним, что этимологически слово «numinous» (загадочный, сверхъестественный) связано с глаголом «to wink» (мерцать). Создается впечатление, что у нас в глубине нечто мерцает и побуждает нас как-то реагировать. Это мерцание активизирует нашу внутреннюю архетипическую структуру, которая преобразует нашу внутреннюю энергии в то, что Юнг называл «имаго бога». (Функция архетипа заключается в том, чтобы формировать не содержание, а намерение, не создавать само значение, а направлять либидо в сторону того гештальта, который переживается как значимый.)
Заметим, что Юнг не говорит, что имаго — это Бог, а говорит, что имаго — это наше ощущение нуминозного в посткантианскую эпоху. Такое почитание Таинства соответствует религиозной установке. Он предупреждал, чтобы мы не влюблялись в артефакты собственного Эго и не истолковывали буквально свои метафоры:
Бог — это таинство, и все, что мы о нем говорим, было сказано другими людьми и стало для них символом веры. Мы создаем образы и понятия, и когда я говорю о Боге, то всегда имею в виду его образ, созданный человеком. Но никто не знает, как он выглядит и был ли изображенный человек богом72.
Такое напоминание о конечных возможностях нашего мышления, о наших богословских учениях, которых не меньше, чем пятен Роршаха, об антропоморфном следе наших психических проекций, о нашем глубоко субъективном прочтении таинств, воспринимаемых через призму культуры и индивидуальных неврозов, — это лишь удобный повод для призыва к смирению, который должен быть вполне понятен.
К сожалению, история теологии — от ветхозаветных пророков до современных телепроповедников — это история высокомерного и самонадеянного представлений об Абсолютном Другом и самообмана. Нам нужно остерегаться тех людей, которые, пообщавшись утром с Богом, лезут к нам в душу, указывая, что является для нас благом, а потом внушают нам, что все наши жалобы появляются из-за отступления от их программы, формируя у нас чувство вины.
Внутренним носителем имаго бога является сущность, которую Юнг назвал самостью. Таким образом, идея бога имеет отношение не к родителю, как полагал Фрейд, а к нашему стремлению к целостности. Это не значит, что мы стремимся стать Богом, мы лишь хотим достичь такого выражения целостности, которое станет свидетельством нашей божественной сущности. Так как Бог остается Абсолютным Другим или Совершенно Другим (согласно определению Карла Барта), мы не можем знать Бога как такового, но в своем отношении к целостности мы интуитивно предполагаем целостность Совершенно Другого. Роль Эго во всем этом процессе — сотрудничество с тем балансом противоположностей, который лежит в основе
Юнг лаконично определил, что причиной невроза является односторонность души. Какой бы ни была абсолютная истина, мы можем воспринимать ее лишь через противоположности; именно об этом иногда забывают святые отцы и проповедники. Маленькие истины легко опровергаются. Но все, что противоположно великой истине, также оказывается истинным. Юнг рассуждал так: «Человеческое Я проявляется в противоположностях и в противоречиях между ними… Следовательно, путь к самости проходит через конфликт»73.
Увы, конфликт вызывает у Эго беспокойство, поэтому мы прибегаем к многочисленным уловкам, чтобы исключить проявления несогласия через вытеснение и диссоциацию, исказив их так, чтобы они соответствовали нашей скрытой программе. Если главной потребностью Эго является безопасность, то его отношение к конечному таинству, то есть к истине Совершенно Другого, содержит в себе скрытую проблему, и нам очень трудно смириться с непохожестью на нас Другого, как мы убедились на примере межличностных отношений. Но Юнг, по существу, предложил понимать внутренний конфликт именно так. Сосредоточившись на этом конфликте — либо в сфере межличностных отношений, либо при нашей встрече с Таинством, — мы со временем придем, если не к полной ясности, то, по крайней мере, к расширению своего понимания. На возражения, что многие конфликты внутренне неразрешимы, Юнг отвечал следующим образом:
Люди иногда придерживаются такого взгляда, так как думают лишь о своих внешних решениях, которые, по существу, вообще не являются решениями… Настоящее решение приходит изнутри и только изнутри, ибо у пациента внутри изменилась внутренняя установка74.
Таким образом, в межличностных отношениях главное назначение Другого заключается в том, чтобы оставаться Другим, а не превращаться в артефакт импульсов, подвластных Эго. Это может вызвать у Эго тревогу, но такова необходимая предпосылка психологического роста. В греческих трагедиях можно увидеть, что только через страдания мы приходим к мудрости. Никакое Эго не стремится к страданиям, но в каждом конкретном страдании содержится перспектива нашего внутреннего развития, если, конечно, мы сможем перетерпеть его.
Итак, Иов, самый главный и самый известный древний страдалец, постепенно переходит от желания вызывать жалость к встрече с живым и ужасным Богом. Он вовсе не хотел так хорошо узнать Бога. Но у Таинства были другие цели, и Иов стал прототипом всех нас, ибо мы говорим, что хотим отношений с другими, но фактически имеем в виду только те отношения, в которых мы сохраняем возможности управления. Да, независимость Другого действительно внушает страх — неважно, существует ли она в близких отношениях или в отношениях с космосом.
В душе Юнг был глубоко религиозным человеком, прежде всего потому, что много внимания уделял своему личному отношению к Таинству. Еще в детстве ему приснился сон, приведший его в замешательство, — о том, как Бог испражняется на главные башни Базельского Собора75. Увидев этот сон, Юнг ужасно испугался и пришел в смятение, так как он был сыном пастора евангелической церкви. Впоследствии Юнг решил, что тот самый «официально признанный» Бог, которому отец посвятил свою жизнь, захотел, чтобы ребенок узнал, что его жизненное странствие будет отличаться от жизни его отца. Таким образом, испражнения бога, если можно так выразиться, открыли Юнгу непосредственный доступ к божественному через энергию сновидений.