Грибник

Это был совсем небольшой ладожский островок. Один из множества таких же в здешних местах, заросшая мхом скала с десятком сосен. Совсем дикое, глухое, неинтересное никому место. Сейчас, днем, от непогоды здесь возникли сумерки. Опустившееся небо, затянутое тучами и вода стали одинаково темно-фиолетовыми,

Удивительно, но там на нем, меж сосен и сухостоя, кажется, кто-то мелькнул. А вот показался огонь. Все более явственно возникал костер, вверх уже поднимался, формируясь в полете, столб дыма.

Оказывается, по острову, с целеустремленностью, непонятной на таком маленьком пространстве, торопливо двигался, скользил на камнях невысокий сухой человек, лет тридцати пяти, в очках, ватнике и резиновых сапогах. Странно, но он собирал здесь грибы — необычное занятие для середины апреля. Ко всему, было заметно, что этот непонятный грибник неестественно удачлив. У костра, а точнее, подожженной старой кабельной катушки, штабелем стояли несколько ящиков. Плоских, деревянных и из черной пластмассы, наполненных грибами: вешенкой и сморчками.

На острове повсюду валялись старые сгнившие от непогоды деревянные створы, проржавевшие бакены, еще, почему-то, обрывки толстого серого кабеля и стальных тросов.

Прямо на горящую деревянную катушку грибник поставил закрытый котелок, набитый снегом — видимо, не захотел спускаться к воде.

Вверху каркнула ворона, непонятно зачем она забралась сюда. Странный грибник, торопливо срезавший с сухого дерева живую грибную плоть, поднял голову, уставился на нее. Звали его Артуром Башмачниковым, и был он человеком неопределенных занятий из Петербурга.

Холодные грибы скрипели, изо рта грибника валил пар. На покрытых лишайником сухих мертвых стволах росли вешенки, молодые, полупрозрачные, похожие на белые цветы и более пожилые, мясистые, сизого цвета. Он с привычной ловкостью срезал их своим ножом, сделанным из укороченного финского штыка. Гриб-нож — так когда-то называл его дед. Грибы кидал в одну кучу, рядом с ящиками, будто картошку в поле. Их подморозило, и это было хорошо. Хорошо до тех пор, пока не наступит оттепель. Лезвие ножа блестело в сумерках, как осколок зеркала.

Передвигаясь на корточках, гусиным шагом, собирал ранние сморчки. Это было больше похоже на уборку урожая где-нибудь в колхозе. Нашаривал в густеющей темноте знакомые на ощупь сморщенные головы сморчков, безошибочно отличал их от враждебных строчков. Странная форма жизни, белок выползающий из-под земли. Быстро и осторожно выдергивал, вращая, будто вывинчивал. На Западе, по их западным требованиям грибы почему-то нужны были вместе с целыми необрезанными ножками. Ближе к берегу острова мох был наполнен водой, чавкал под ногами. Торопясь, Грибник выбирал грибы покрупнее и растаптывал мелкие.

Кажется, устав, сел на поваленное дерево, мягкое от гнили. Под ногами ощущались пружинистые кочки, мох, очень похожий на сильно грязный ковер. Теперь затопленный соседом сверху, да еще и припорошенный снегом. Среди покрытой инеем хвои виднелись розовые шарики оттаявшей прошлогодней клюквы. Грибник сунул в рот ягоду. Грубый болотный вкус. Две прозрачные ягоды морошки лежали прямо на сморщенной шляпке строчка. Морошка растеклась во рту и исчезла каплей кислой воды.

Сейчас он держал в руках и рассматривал гриб. Нежная причудливо изготовленная плоть, растительность, пришедшая из микромира. О грибах он был готов думать и глядеть на них всегда. Бесконечно.

Горели несколько зажженных им факелов из сосновых веток, горько пахло дымом. Один высокий и густой куст, кажется, рябины, загорелся. Стало светлее.

Маленький лес на вершине острова все гуще заполнялся дымом. Грибник вернулся к костру, на ходу стараясь наступать на бесполезные условно-съедобные строчки. Бессмысленное усилие. В развалившихся от огня остатках деревянной катушки нашарил палкой и вытащил ей свой котелок. Теплая вода оказалась совсем безвкусной, да еще горькой от сосновой хвои. Вынул из кармана, завернутые в тряпку, два куска черного хлеба с маргарином. Ржаной русский сэндвич.

Сверху медленно стал опускаться мелкий и редкий снег. Солнце увеличилось и потеряло яркость, стало оранжевым шаром, висящим над горизонтом. На его фоне, на берегу Ладоги были видны черные силуэты деревьев и труба котельной детского лагеря отдыха. Его здесь по-прежнему, на старинный лад, называли пионерским.

Невдалеке был виден еще один остров, там Артур уже сегодня побывал. Такой же маленький, как и этот — величиной с три-четыре стандартных садовых участка. Подальше еще — на нем Артур побывал вчера. В стороне на берегу пульсировала белая огненная точка. Артур знал, что это вовсе не опустившаяся на землю звезда, а пламя далекого ацетиленового резака. Там возле деревни Осиновое местный житель, старик Венька, "доедал" колхозный сейнер — резал на металлолом брошенное хозяйство умершего рыбколхоза. Металлолом он потом на мотоцикле отвозил в Сестрорецк.

Жуя хлеб, Артур подумал, что деятельность осиновского Веньки, пламя его резака может послужить удобным ориентиром. На самом деле, почти звездой, путеводной. В ту сторону ему, Артуру, сегодня и нужно, лишь бы закончить со сбором грибов.

Мимо проходил ярко освещенный изнутри теплоход, идущий к Валааму. В сумерках названия на борту различить уже было нельзя, но грибник знал, что это "Святая Русь".

Стало слышно, что там играет музыка. Он узнал мелодию и теперь угадывал неразличимые издалека слова:

Видишь море, как живое,

Серебрится под луною…

Неужели никогда я не увижу тебя вновь?

"Ну да, — подумал скептически. — Вернись в Сорренто, любовь моя".

Все вокруг было так не похоже на Сорренто. Вот стали видны только три ярких кормовых огня теплохода. Оказывается, совсем стемнело.

На вершине дерева ворона каркнула что-то, как будто матерное. По-своему, по-вороньи. Оказывается, до сих пор не улетела, сидела здесь. Показалось, что она торопит его. И Артур послушно заторопился, абы как покидал собранные грибы в мешки.