Грибник
Шрифт:
Теперь они вдвоем с дедом говорили о масштабах. Масштаб всегда был для них мал.
"Видели бы они эти грибные поля сейчас. Поле деятельности", — опять вернулась прежняя мысль.
И дела пошли. Наладилась связь со скупщиками, пошел серьезный сбыт. В столовые, кафе, всякие пиццерии. А потом появился большой солидный скупщик, русский эмигрант, живущий в Германии. Оказалось, "дикие русские грибы" стоили в Европе великие деньги. Тот объезжал берега Ладожского и, кажется, еще Онежского озер, скупал грибы в деревнях. Там ему и дали кличку Грибоедов.
Дело
В кооперативе пошли вращаться большущие деньги, непредставимые когда-то для них. В семье, в племени Башмачниковых кинулись тратить. Вошли во вкус, особенно маман и сестра, хотя дед лишние траты пресекал.
Только Илье денег казалось мало. Их он вкладывал и вкладывал. Купил катер, сначала старый, подержанный, а потом этот. "Поплавок". Самый новейший и самый дорогой. Со временем где-то в глубине бывшего дедова завода арендовали цех. Там собирались установить оборудование для сушки и упаковки грибов. Где — этого Артур не знал. Не знал даже, успели ли купить это оборудование. Хотя, какие-то деньги, вроде бы, за него перечислили. Артур не вникал, был далек от этих дел. Илья научился выращивать зерновой мицелий, его они рассылали по почте. Но больше всего обещало сотрудничество с Грибоедовым, сбыт грибного урожая за границу.
Здесь перспективы открывались неограниченные. Прожорливая Европа могла, не заметив, поглотить все, что они выращивали на своем архипелаге. А грибов на нем становилось все больше. Каждый раз с наступлением нового сезона количество грибов поражало, шокировало. Но на следующий год возникал новый, еще более мощный шок. Среди камней и мха грибные шляпки торчали все гуще, плотнее. Никакие расходы не могли обогнать этот рост.
"Увеличение поголовья. А то и вовсе народонаселения". — Иногда он представлял себя повелителем какой-то грибной империи, принцем народа грибов. Племен рыжиков, подосиновиков и лисичек.
Когда-то они рассчитывали засадить грибной архипелаг боровиками, но те не пожелали расти в здешних условиях.
Он продолжал неподвижно сидеть в этой полутемной бытовке. Слишком здесь на грибных островах все было по-настоящему. Грубо, холодно, сыро. Усталость, тяжести, неприятные запахи. Утешением была надежда на будущие деньги. Деньги были избавлением от множества накопившихся за зиму проблем.
Еще невыносимо хотелось есть.
"Хоть гриб вари, — Как-то странно было осознавать их не товаром, а пищей. — Может быть, у меня здесь орехи остались? Монастырская какая-то еда: грибы да орехи".
Какое счастье, нашлась завалявшаяся банка каких-то консервов. Ее Артур открыл, не посмотрев на то, что на ней написано. Банка грелась на стальной печке-буржуйке, сделанной из вентиляционного бронеколпака финского дота. Когда-то они с дедом, вдвоем, увидели такой на перешейке, тогда деду и захотелось сделать из него печку. Тяжело представить, как ему удалось это.
Резко запахло чесноком, в банке была вареная фасоль, лобио. В этом маленьком пространстве казалось, что за его спиной стоит и дышит какой-то ханыга. Под грибными ящиками зашуршала мышь.
— Не шебурши, тебе не оставлю, — пробормотал Артур.
Печку нужно было побыстрее погасить, чтобы не разморозить грибы. Они здесь были важнее его.
"Может быть, надуть матрац"? — Где-то здесь был такой, древний-древний, сохранившийся еще с детских времен. Сейчас ставший коротковатым, хотя Артур не сильно вырос.
Внутри, в холодном вагончике трудно было и представить, что здесь можно заснуть. Прибавив свет в керосиновой лампе и поднеся к ней поближе книгу, Артур пытался читать. "Театр" Моэма — снотворное средство в данном случае. Сидел, накинув ватник на голову. Голова тоже мерзла. Кажется, еще не было ни одного вечера, когда он что-нибудь не читал. С шести лет, когда этому научился.
Даже читать было холодно. Внезапно где-то тихо, но нудно зазвенело. Сначала он даже не понял, что может звенеть здесь, в глухой заброшенной бытовке. Конечно, мобильный. И кто это вспомнил о нем, одиноком грибнике?
Вспомнил, оказывается, Аркадий Натанович, завпроизводством кафе "Гранд Кокет". Такие названия появились в последнее время, возвратившийся модерн. Судя по телефону, Натаныч пытался дозвонится несколько раз, но Артур, наверное, не слышал сигнала из-за шума мотора. В телефоне осталось SMS-сообщение: "Гриба возьму. Но только в течение этих трех дней".
Артур нажал на нужную кнопку.
— Не поздно, Аркадий Натанович? — начал он.
— Какое поздно!.. У нас в ресторане рано. Тут банкет идет, все только разогреваются, — Свое кафе тот называл рестораном. Может, для солидности, может, оттого, что только там работал в советский период своей жизни. Было заметно, что Натаныч выпил, тоже разогрелся.
— …Я тебе говорил, — продолжался разговор. — Только белые, боровики. На крайний, рыжики…
— Так ведь весна еще, Аркадий Натанович. Месяц апрель. Рано, да и холодно.
— То поздно, то рано, — пытался перебить Артура дальний собеседник. — Ну, давай хоть сморчки свои. Шантажист! Узнает хозяин, что я, вместо шампиньонов, твои грязные грибы ("И дешевые", — подумал Артур.) в дело пускаю — убьет! И это не это, как его?..
— Метафора, — подсказал Артур. С трезвым Аркадием Натановичем он иронии не допускал. Завпроизводством "Гранд Кокета" относился к себе серьезно.
— Какая там метафора, — доносилось из мобильного. — Сейчас по-настоящему убить — это пара пустяков. Один пустяк даже. Хоть из-за гриба.
Он погасил лампу и, сидя в темноте, почувствовал, что здесь ему не уснуть. Понял, что хочется домой, к тому, что осталось от дома, в остатки своей квартиры. К цивилизации, в Петербург. В отличие от большинства петербуржцев он почему-то не любил слова Питер. Казалось, что оно похоже на кличку.
"Осталось там пожрать хоть что-нибудь?" — пытался вспомнить он.
Сейчас показалось, что это так далеко: его город, дом, такой недостижимой стала настоящая постель с настоящим одеялом. Настоящий сон.