Грибник
Шрифт:
— Нет. Не был…
— Хозяин этот кормит хорошо, только странный продукт всегда присылает, — сказал другой строитель, высокий, пожилой, с бледно-желтым лицом и темными, будто накрашенными, бровями. По голосу Артур узнал Сталика. — Вот прислал, как его?.. Адвокадо. Может, думал, что испорченные?
— Авокадо, — пробормотал Артур. — Или аллигаторова груша.
— Эй, начальник! — послышалось издалека, со стороны кухни. — Кипит у тебя что-то.
Заглушая другие запахи, на кухне пахло уксусом. Чайник, который поставил Артур, уже выкипел. Пришлось налить воду
Окно в доме напротив — тоже кухня, но настоящая, коммунальная. Там виден кто-то, сосредоточенно склонившийся над кастрюлькой. Даже понятно, что он варит пельмени. Кидает их в кастрюлю по одной штуке, будто считает.
"Плотный завтрак".
На остатках детской площадки с утра собирались местные наркоманы. По установившейся традиции стояли рядом с чахлым городским деревом с дуплом, заполненным окурками. Намыленный и еще один, Гера Никольский, по кличке Герыч. Так его звали чаще. Сейчас издали особо похожий на петербургского певца Шнура, только еще более простоватый лицом. Этот Герыч постоянно торчал во дворе, сидел под грибком, на железном ограждении возле газонов, или торопливо проходил, иногда почти пробегал со своей тростью. Несколько лет назад он покалечился, выпрыгнув с третьего этажа; непонятно, что ему тогда померещилось.
Несмотря на хромоту, постоянно куда-то торопился. Всегда деловитый, озабоченный какими-то своими делами. Еще осенью занял пятьсот рублей и до сих пор не отдавал, ускользал. Занимая деньги, он относился к этому, как к любимой работе, истово и серьезно, не обращая внимания на недовольство своих жертв.
Наркоманы внизу оживленно разговаривали о чем-то, энергично жестикулируя.
"Бодрые уроды"!
Дно жизни. И так близко — тремя этажами ниже.
— Ну, ты чего?! — Недовольно повернулся Артур к чайнику. — Ты будешь кипеть или нет?! Сломался что ли?
Решительно брякая спичками в кармане, Артур спускался в подъезде по лестнице. Вода лежала в пустом желудке, как камень.
— Герыч! Должок. Руку подавать перестану, — выйдя наружу, сразу же выкрикнул заранее приготовленную фразу. Такой стиль был принят во дворе.
Тот торопливо захромал навстречу, припадая на одну ногу и стуча палочкой.
— Эй, слышь, человек, — это было традиционное обращение Герыча. — Человек! Ну, ты впили, у меня конкретная вешалка. Засада.
— У тебя, наркома, всегда вешалка — одна и та же.
— Ты что, думаешь, мы заширяться хотим, — вмешался Намыленный. — Слушай, есть тема. Вчера бабу привел, — не дал он говорить дальше Артуру. — Все нормально. Утром догадался — очки у нее отнял. Вспомнил про тебя, что ты очки носишь. Бери — цена чисто символическая. Тем более, для тебя. Ты, я слышал, туз нешуточный. У вас вся семья деньги активно лопатит.
Кажется, забыл, что дед Артура умер. Артур, подавленный нахрапистым напором, молчал. Стоял, злясь на самого себя. Заметил, что Намыленный сегодня в бледно-голубых застиранных джинсах. Явно чужих и, кажется, женских, свисающих на его заду мешочком.
— Джинсы эти тоже забрал, — перехватил его взгляд Намыленный. — Хорошие,
"Красная Москва"? — зачем-то спросил Артур.
— Нет, французские. Названия не запомнил, конечно…
— Духи лудишь! Быдляцкий кайф, — сморщился Герыч. Он тоже с сомнением глядел на джинсы Намыленного. — Да. Жесть, как она есть. Ладно, человек, — повернулся он к Артуру. — Есть, типа, выход. Пойдем.
— Не дожидаясь того, что Артур скажет на этот раз, сразу же заторопился к своему подъезду:
— Пойдем быстрее, у меня дверь в квартиру не закрыта.
Артур неохотно двинулся за ним, скользя на обледенелом асфальте в своих английских туфлях с гладкой подошвой, оставшихся с лучших времен. Вынужден был скользить, хотя сомневался, что сейчас получит свои пятьсот рублей.
Не обращая внимания на свою хромую ногу, Герыч скачками поднимался по ступеням подъезда. Сзади особенно похожий на подростка: худой, легкий.
"Подросток с бородой".
Войдя вслед за Герычем в его жилище, Артур сразу почувствовал, как тут сильно накурено. Закрыв дверь, заметил прибитый к ней немецкий "Железный крест".
Герыч снял куртку и бросил ее прямо на пол, в угол. Оказалось, что на шее у него, будто кулон, висит медаль "ХХ лет РККА". Артур прошел вслед за ним непонятно куда по совсем пустым комнатам. Когда-то в детстве он бывал тут. Ничего, кроме старинного паркета, мелкого, уложенного елочкой, сейчас здесь не осталось. Только в одной проходной комнате кто-то спал на полу, на ложе из какого-то тряпья и старой черной шубы синтетического меха. Они остановились в последней комнате, в торце дома, с множеством окон.
Тут, прислоненный к стене, стоял саксофон Герыча. Единственно ценная и, вообще, похоже, единственная вещь в этой квартире. Герыч еще подростком выкупил его в скупке цветных металлов и починил. С тех пор не расставался с ним, в одиночку играл вечерами, и ночами тоже. Не продавал, несмотря на другую свою страсть и оборонял от друзей, покушавшихся на дорогой кусок цветмета.
К стене был приделан давно знакомый Артуру самодельный аквариум из листов оргстекла, сейчас пустой и пыльный. На дне его лежал маленький комок чего-то бурого. Может быть, старый пенопласт. Артур вспомнил, как они с Герой, играя в детстве, тоже опускали в этот аквариум куски пенопласта. У них это были айсберги.
— Ты же в бизнесе каком-то, при деньгах? — говорил Герыч. — Что-то лесное, говорят. Лес толкаешь или что…
— Да нет, — пытался остановить его Артур. — Мое ремесло — собиратель грибов. А еще развожу их. Грибовод, в общем. Хотя, думаю менять род деятельности…
Но Герыч не слушал его:
— Тебе, человек, надо в лесу от вражья всякого отбиваться. Рэкет, конкуренция, то-се. Я врубаюсь в эти дела. Есть у меня по этой теме одна полезная вещь.
Герыч достал из щели между батареей и подоконником какой-то тряпичный сверток. Развернул. На руках у него лежал револьвер. Старый, потертый. Кажется, системы "Наган".