Грибной царь
Шрифт:
— Точно. Я сюда человека из Москвы возил. На базу отдыха. Она прямо у моста.
— Давно возил?
— Года три назад.
— Может, это и есть «Боевой привал»?
— Нет, база так и называлась — «Колкуновская».
— Ну да, в журнале написано, что «Боевой привал» между Селищами и Ельдугино…
— Найдем, если есть.
— Должен быть.
…Наконец катер, тарахтя, привалил к понтону. Дед Благушин, одетый в старый офицерский плащ без погон, принял вещи, помог Тоне сойти с качающейся палубы, обнял Свирельникова и табачно поцеловал в губы. Потом они погрузили
— Теплая… А сколько нам плыть?
— К вечеру будем! — не оборачиваясь, снасмешничал дед и скроил внуку мину, выражавшую полное мужское одобрение…
…Полутемные Кимры с покосившимися деревянными купеческими домами, глухими воротами, двумя-тремя освещенными обувными витринами и дракой возле бильярд-бара «Атлантис» проскочили за пять минут. При этом джип несколько раз бухался в глубокие дорожные выбоины, и на лице водителя возникала болезненная гримаса, точно это он сам ударялся о поврежденный асфальт самыми чувствительными местами. Перед мостом через Волгу, которого тоже раньше не было, свернули налево.
Прежде, когда мать возила Ишку в Ельдугино, они добирались обычно поездом до Савелова, а затем на катере переправлялись в Кимры и почему-то всегда с цыганами. Зинаида Степановна страшно боялась, что их обворуют, и все время пересчитывала сумки…
На развилке свернули вправо, сверившись с указателем «Комплекс „Колкуновка“». Шоссе сузилось и нырнуло во мрак. Вдоль дороги по обеим сторонам тянутся две темноты: внизу зубчатая, чернильно-непроглядная. Это лес. А над ней другая, сероватая, похожая на тушь, размытую водой. Это небо. Иногда верхняя полутьма падала вниз. Это было поле. Изредка сбоку мелькали, словно угли сквозь пепел, красноватые огни деревенек. Но название высветилось только однажды — «Каюрово».
Вскоре нормальное покрытие кончилось, и, казалось, джип едет по бесконечной стиральной доске.
— Когда же у нас будут хорошие дороги? — страдальчески спросил Леша.
— Никогда.
— Почему?
— Потому что тогда нас сразу завоюют…
— Кто? — сонным голосом поинтересовалась с заднего сиденья Светка.
— Ты проснулась?
— Ага, поспишь тут! Как на противопролежневом матрасе едешь…
— Каком-каком?
— Противопролежневом.
— Ты-то откуда знаешь?
— Папа лежал…
Дорога внезапно улучшилась, и слева показалась база отдыха, выстроенная, судя по силуэту, в затейливом фольклорном стиле. Спуски к реке освещались фонариками. На мостках, уходящих в серебрящуюся воду, целовалась парочка.
— Давайте здесь остановимся! — закапризничала Светка.
— Нет. Мы остановимся в «Боевом привале».
— Почему?
— Потому что поставленную задачу надо выполнять.
— Зачем?
— Затем.
— Ты настоящий мужчина, — вздохнула она.
Проскочили мост. Справа было видно, как неширокая чернота Колкуновки вливается в неоглядную темень Волги. Дальше дорога шла по задам Селищ, в которых горело всего два-три огня. За околицей дорогу перебежали светящиеся кошачьи глаза, и Леша суеверно выругался под нос. Снова въехали в лес, а через несколько минут по днищу забарабанила щебенка: асфальт
— У нас вездеход? — мстительно поинтересовалась Светка.
— Я тебя больше с собой никуда не возьму!
— Прости, Микки!
И в этот момент фары осветили довольно большой рекламный щит:
Постоялый двор
БОЕВОЙ ПРИВАЛ
Добро пожаловать!
Под буквами, видимо для неграмотных, располагались рисунки: вигвам, пивная кружка, вилка с ложкой, чешуйчатая рыба на большом крючке и стрелка, указывавшая в кромешную темноту.
— Слава богу! Сворачивай! — распорядился Свирельников.
Они свернули. Как ни странно, дальше пошел вполне приличный асфальт. Некоторое время ехали точно в полутемном тоннеле, потом впереди забрезжил свет, и вскоре джип уперся в полосатый шлагбаум. Свирельников вышел из машины и огляделся: за невысоким забором на цементном постаменте стояла пушка-сорокапятка, а рядом настоящая полевая кухня на колесах. В глубине виднелся длинный двухэтажный коттедж, обшитый светлым сайдингом, а слева три равновеликих холмика, землянки — такие, как показывают в кино. Труба одной из землянок дымилась, а изнутри доносились музыка и женский хохот. Вся эта картина освещалась большими прожекторами, прикрепленными к стволам корабельных сосен, и возникало ощущение, что здесь, посреди лесной тьмы, нечаянно, словно снег в апрельской подворотне, залежался кусок облачного утра.
— Стой! Кто идет? — Из тени вышагнул боец в каске и плащ-палатке времен Великой Отечественной.
На груди у него висел настоящий ППШ с круглым диском.
— А переночевать у вас можно? — удивленно спросил Свирельников.
— Нельзя.
— Почему?
— Спецобслуживание.
— Но в рекламе сказано: всегда есть свободные места.
— Всегда есть, а сегодня нет. Спецобслуживание…
Боец подошел совсем близко — теперь их разделял только шлагбаум. Лицо под каской было опухшее, серое, небритое, но знакомое. И голос, точнее, не голос, а округлая болгарская интонация — тоже была знакома.
— Витька! — наконец догадался Свирельников.
— Возможно… — насторожился солдат.
— Волнухин!
— Ну! — согласился он, подозрительно оглядывая приезжего и его джип. — А вы, к слову сказать, кто?
— А я, к слову сказать, Свирельников.
— Какой еще Свирельников?
— Мишка Свирельников. Ты что — забыл?
— Погоди! Мишка… Мишка, ты, что ли?
— А кто же?
И они совершенно по-киношному обнялись через шлагбаум. От Витьки пахло тяжким мужским потом, луком и плохой водкой.
— Ты откуда? — спросил Волнухин, оторвавшись от друга детства.
— Я из Москвы.
— А чего ночью?
— Мы за грибами. Чтоб с утречка! А ты чего здесь делаешь с автоматом?
— Чего-чего! Сам не видишь? Представляюсь. Вроде швейцарца…
— А землянки откуда?
— Они здесь были. Это же Ямье…
— Ямье?
— Ну! Не узнал разве? Эва — там Ручий, а там деревня…
— Здорово! — Свирельников подивился чьей-то доходной выдумке.
Тем временем донесся отчаянный женский визг. Из-под земли выскочила совершенно нагая и вполне кондиционная девица с аккуратно выстриженными гитлеровскими усиками на лобке. За ней вывалился голый толстый волосатый мужик с выгнутой немецкой фуражкой на голове.