Григорий Иванович Лангсдорф

Комиссаров Борис Николаевич

Лангсдорфу поручили сборы и наблюдения по ихтиологии и минералогии. Вскоре на «Надежду» прибыл Ти- лезиус, в область занятий которого входили теперь энтомология, орнитология и другие отрасли зоологии. Приехал и швейцарский астроном И. К. Горнер, заключивший контракт об участии в плавании с русским дипломатическим представителем в Дрездене. Ботапические исследования были предоставлены доктору Бринкену. Художником был Степан Курляндцев.

Отношения Лангсдорфа со своими будущими спутниками сложились не сразу и не просто. Уже 16 (28) августа лейтенант Ермолай Левенштерн, на обширный неопубликованный дневник которого мы будем еще не раз ссылаться, писал: «Бринкен и Курляндцев обижаются, что Тилезиус и Лангсдорф больше не стараются поддерживать с ними знакомство. Немецкие ученые знают мертвый язык не так хорошо, чтобы конкурировать с Бринкеном, который прекрасно говорит по-латыни, а на живом языке они друг друга не понимают. Кроме того, Резанов обращается со своими земляками резко

и сурово, а с этими иностранцами вежливо и предупредительно».7 Наибольшие неприятности Лангсдорфу доставлял на первых порах, пожалуй, сам Тилезиус. «Тилезиус считает себя очень важным человеком в Европе, — иронически замечает Левенштерн 29 августа (10 сентября), —с Лапгс- дорфом они постоянно ссорятся, так как Тилезиус рассматривает его как подчиненного, но их споры всегда очень остроумны».8 Между тем решительное объяснение между двумя натуралистами было неизбежно. Когда 2 (14) сентября Тилезиус назвал Лангсдорфа в третьем лице и в присутствии других участников экспедиции стал обращаться с ним как со своим помощником, предписывая ему правила поведения, последний взорвался. Левенштерн, наблюдавший за этим разговором не без симпатии к Лангсдорфу, точно воспроизвел его слова. «Вам нет никакого дела до меня, — твердо заявил Лангсдорф Ти- лезиусу. — Вы приняты императором в качестве естествоиспытателя и должны выполнить свой контракт. Я же присоединился благодаря доброте посланника и капитана и буду коллекционировать только для этих двух господ. Если императору при нашем возвращении что-то понра- 22 Б. Н. Комиссаров

17

вится из моей коллекции, это будет к его услугам. Кстати, мы находимся в совершенно различном положении. Вы получаете жалование, я — нет; для вас естественнонаучные занятия являются теперь обязанностью, для меня — свободной волей. Прошу вас не считать, что я поехал, чтобы быть вашим подчиненным».9

На следующий день затянувшаяся из-за плохой погоды стоянка у берегов Дании кончилась, и корабли вышли в море.

С первого же дня этого многолетнего и многотрудного путешествия Лангсдорф целиком отдался во власть своей поистине ненасытной любознательности, всепоглощающей страсти наблюдателя и собирателя. Его путевые дневники тех лет, беглое упоминание о которых встречается в письме ученого Блуменбаху от 7 июня 1805 г. из Петропавловска,10 пока не обнаружены. О регулярности и скрупулезности их ведения, громадном объеме и содержательности записей можно судить по описанию кругосветного путешествия, изданному Лангсдорфом в 1812 г. Эта книга, кажется, достаточно точно передает настроения ее автора в ту памятную для него осень 1803 г. «Нечего и придумывать приключения в путешествии столь дальнем, как наше, или сочинять сказки о нем, — писал Лангсдорф, — оно само по себе дает такую массу замечательного и интересного, что надо стараться лишь бы все заметить и не пропустить ничего».11

7 (19) сентября во время перехода из Дании в Англию, несмотря на изнурительный шторм, трепавший «Надежду» уже не одни сутки, Лангсдорф с восторгом наблюдал получасовое северное сияние и подробно описал его. В Фальмуте он, как некогда в Лиссабоне, отправляется на рыбный рынок. Его интересуют также местные залежи олова, меди, серебра, каменного угля, рудники близ местечка Редрут, а особенно тот факт, что шахты уходят здесь на значительную .глубину под морское дно. Становится очевидным, что интересы Лангсдорфа значительно шире занятий ихтиологией и минералогией. Он узнает и о здешнем судоходстве, и о промыслах, и о торговле. Из Фальмута он возвращается на «Надежду» не только с минералами и чучелами рыб, но и с гербариями.

После того как 23 сентября (5 октября) корабли покинули Англию, Лангсдорф стал с нетерпением ждать прибытия на Канарские острова. «Все описания прежних

18

путешественников, посещавших эти острова, были уже изучены, отдельные источники сравнивались между собой, — писал он позднее о том времени. — Это давало материал: для научных обсуждений, для приятных и поучительных бесед, для шуток и остроумных высказываний».12

За время плавания от Копенгагена Лангсдорф дружески сошелся с Горнером, сблизился и с Левенштерном, но его отношения с Тилезиусом продолжали оставаться весьма натянутыми. Это не мешало, однако, соперникам- натуралистам вместе принимать участие в любительских концертах, которые устраивали на «Надежде». «Верным знаком хорошей погоды является оживление в каюте,— писал Левенштерн. — И какую музыку там можно слышать! Ромберг играет на первой скрипке, Резанов — на второй скрипке, Тилезиус — на басе, Лангсдорф — на альте, Фридерици — на первой флейте, Горнер — на второй флейте. Мы, остальные, являемся слушателями и судьями одновременно.. .».13

8 (20) октября русские корабли подошли к Канарским островам и сделали недельную остановку близ городка Санта-Крус-де-Тенерифе. Пребывание здесь вернуло Лангсдорфа в уже знакомый ему испанский мир. Он сравнивал местные и испанские нравы и находил много общего. Его занимают одежда населения, пища жителей острова и способы ее приготовления, а также виноторговля. Рыбный рынок поразил Лангсдорфа своим богатством. Наблюдал он и различные способы

рыбной ловли. Особое внимание Лангсдорфа привлекло геологическое строение острова Тенерифе, носящее следы интенсивной вулканической деятельности. Хотя время года не позволило ему подняться на пик Тейде, возвышающийся более чем на 3700 м, но он предпринял несколько минералогических экскурсий, и его коллекции пополнились пемзой, «роговым камнем», а также найденным в северо-восточной части Тенерифе «мелкозернистым гранитом, перемешанным с шерлом». Окрестные горы были испещрены гротами; в некоторых из них сохранились останки, а иногда и мумии коренных жителей острова — гуанчей. В свое время в Лондоне Джозеф Бэнкс подарил Лангс- дорфу мумию аборигена Тенерифе, а теперь путешественник сам побывал в одной из таких пещер, расположенной в верхней части труднодоступной горы.

2*

19

Купец Армстронг, закупавший провизию для экспедиции, предложил морякам осмотреть остров. Лангсдорф был, разумеется, в числе участников этой поездки. На мулах и небольших местных лошадках путешественники добрались до г. Ла-Лагуна — тогдашнего административного центра о. Тенерифе, наблюдали народный праздник в селении Санта-Урсула и, наконец, достигли городка Ла-Оротава, расположенного в северо-западной части острова. Здесь Лангсдорфа очень заинтересовал ботанический сад, основанный испанцем маркизом де Новой в 1795 г. Идея де Новы была грандиозной. Он хотел выводить на Тенерифе приспособленные к местному климату сорта полезных растений Америки, с тем чтобы затем их можно было выращивать в Испании. Мадридское правительство одобрило начинание маркиза. Последний вложил в него большие личные средства, выписал из Англии садовника и высадил уже около трех тысяч редких растений из Мексики, Перу и Чили. Однако никаких денег из Мадрида он так и не получил. Энтузиазм де Новы был понятен Лангсдорфу, и он с грустью думал о том, что этот удивительный сад скоро будет запущен.

11 (23) октября Лангсдорф вернулся в Санта-Крус и в последние перед отплытием дни закончил две рукописи, в которых кратко изложил свои накопившиеся путевые наблюдения. Одна из них была послана в Петербургскую Академию наук,14 а вторая, по-видимому, Блуменбаху. В 1805 г. последняя появилась в веймарском журнале «Magazin fьr den neuesten Zustand der Naturkunde», открыв там целую серию записок и писем Лангсдорфа, посылавшихся им из экспедиции.15

Переход до острова Санта-Катарина (у берегов Бразилии) , где Крузенштерн решил сделать следующую остановку, длился почти два месяца. Главным занятием Лангсдорфа в ту пору стало исследование причин свечения морской воды. Это явление занимало многих ученых. Гумбольдт, например, полагал, что причиной свечения является «фосфорический газ», выделяющийся при гниении. Академик П. Б. Иноходцев, излагая в 1805 г. в «Технологическом журнале» результаты последних исследований английских ученых по этому вопросу, писал, что «свет морской воды происходит от разрушенных частиц умерших морских рыб».16 В качестве доказательства приводился опыт с подвешенной в подвале свежей

20

сельдью, которая через двенадцать часов начипала светиться. Свечение моря объясняли также наличием в морской воде электричества.

Примерно через неделю после начала исследований Лангсдорфу стало ясно, что светятся не продукты гниения, а живые организмы. В одном из писем с Санта-Катарины он отмечал, что с 23 октября (4 ноября) посвятил себя изучению организмов, вызывающих свечение моря.17 Ежедневно он вылавливал «мелких раков, раков-богомо- лов, гамарусов (разных форм), медуз»18 и тщательно рассматривал их под микроскопом.

Первая попытка Лангсдорфа доказать свою точку зрения не убедила Крузенштерна. «Так как исследование с помощью микроскопа было сделано только на другой день, то еще не ясно, были ли живы тела в тот момент, когда светились, или уже шел процесс их гниения», — писал капитан «Надежды» в своем дневнике.19 Однако 30 октября (11 ноября) ученый продемонстрировал своим спутникам опыты, показавшие его несомненную правоту. «Лангсдорф нашел десять родов микроскопических животных, которые сильно светятся, но не нашел никаких чешуек или мертвых тел, — писал в этот день Левен- штерн. — Если нагревать воду, то свечение прекращается».20 Наблюдая за светящимися организмами под микроскопом, Лангсдорф сделал их многочисленные зарисовки, а также начал собирать уникальную спиртовую коллекцию наиболее крупных из этих представителей морской фауны.

Открытие Лангсдорфа вполне согласуется с современными научными данными, свидетельствующими о том, что свечение моря связано с жизнедеятельностью многих его обитателей, от морских бактерий и простейших (двух подклассов микроскопических жгутиковых — Dino- flagellata и Cystoflagellata) до кишечнополостных (медузы, сифонофоры и др.), оболочниковых (сальны, пирозомы) и ракообразных. «Но почему животные сии в иное время больше светят, нежели в другое? — спрашивал сам себя Лангсдорф в письме из Бразилии Крафту, которое было вскоре опубликовано в переводе на русский язык. — Сие составляет особенный вопрос. Наблюдение ветров, состояния воздуха, скопления в атмосфере электрической материи не достаточествует еще к совершенному объяснению сего достопримечательнейшего явления... может быть,