Гринуолд - забытая планета
Шрифт:
– Немного подальше, майор. Так ли невозможно сконструировать гиперрадиопередатчик?
– К сожалению, абсолютно невозможно.
– Ну хорошо, - Боговский сорвал стебелек травы и покрутил его в пальцах.
– Тогда мы тоже примем участие в строительстве корабля. Когда двести пятьдесят лет назад на этом континенте совершил посадку второй корабль с колонистами, он должен был оставить припасы и снаряжение. Вы никогда ничего не находили?
– Не знаю. Может быть, дикари что-то и обнаружили, но мне об этом ничего не известно. Кажется, возможность общения с ними здесь еще меньше,
В нескольких метрах от них материализовался Гукки. Он просто сел на траву.
– Кажется, все совсем не так плохо, - сообщил он. Рондини утверждает, что ему удастся изготовить двигатель. Конечно, только досветовой, потому что он не может сделать конвертор Калупа из консервных банок. А Дорель говорит, что это ничего не значит, потому что вне поля притяжения планеты и системы нужен будет простой мощный радиопередатчик. Никакого гиперрадио, только принцип импульсного ускорителя.
Боговский кивнул ему.
– Тогда телепортируйся обратно и скажи Рондини, что он должен немедленно приступить к работе. Мы не можем терять времени.
Гукки продолжал сидеть.
– Опять эта земная спешка!
– фыркнул он и лег на спину.
– Немного солнца будет отнюдь не вредно для резематенка моих суставов.
Боговский уставился на него.
– Для чего будет не вредно?
– удивленно осведомился он.
– Мне очень жаль, но я не могу этого произнести, во всяком случае я чувствую изменения влажности и погоды...
– Он имеет в виду ревматизм суставов, - объяснил майор Бентклифф удивленному профессору.
После вчерашнего вечернего собрания у Боговского и Дюрока появилось впечатление, что хотя все готовы и дальше трудиться над постройкой корабля, но только для того, чтобы от всего поскорее отделаться - и от корабля тоже.
Им предоставили для жилья свободный дом. Там был даже бассейн и проточная вода. Там были отдельные комнаты, и Рондини и Дорель в первый раз по-настоящему почувствовали себя мужем и женой. Шлюмпф и Карин Форстер, напротив, все еще спали в разных комнатах, относительно чего Гукки отпустил несколько более или менее подходящих замечаний.
Стюарт Халл, Пьер Дюрок, Боговский и Гукки еще некоторое время посидели вместе после того, как другие ушли.
– Ну, что вы думаете?
– еще раз спросил Дюрок.
– Должен признать, что они построили весьма недурной корабль. Еще семь или восемь лет, и они закончили бы его и без нашей помощи. Конечно, я неуверен, будет ли он летать, Боговский посмотрел на Гукки.
– А что ДУМАЮТ они, наши новые друзья?
– Импульсы их мыслей постепенно становятся все яснее. У них нет ни предательских, ни коварных замыслов, они даже рады нашему посещению и помощи, которую мы им предложили. Некоторые из них отправятся с нами, когда корабль будет готов. Другие хотят остаться здесь навсегда.
Стюарт Халл произнес:
– Надеюсь, позже они будут готовы установить с нами контакт. Ведь мы теперь снова контролируем мозг.
Они сидели вместе почти два часа, потом отправились спать. Утром начинался первый рабочий день.
Через десять дней Стюарт Халл распрощался с ними. Он хотел вернуться на Остров и пообещал никому не выдавать точное местоположение котловины. Когда придет время для контакта, он сделает это.
Гукки телепортировался вместе с ним на берег и высадил его на поджидающее патрульное судно. Оба оставшихся там члена экипажа лениво лежали на палубе и загорали. Они бездельничали уже десять дней и были рады, что капитан вернулся снова.
Гукки выехал вместе с ними из бухты и подождал, пока берег не превратится в тонкую полоску на горизонте. Только потом он распрощался с ними и вернулся назад, в горы.
Теперь он без труда телепортировался на расстояние двухсот километров без промежуточных остановок. Условия начали нормализоваться.
Он не мог особенно помочь в постройке корабля, поэтому с разрешения Дюрока он совершал экскурсии на равнину и в леса южнее и севернее гор. Его прыжки становились все более и более длинными, он постепенно знакомился с континентом и его жителями, с которыми он, конечно, не устанавливал прямых контактов. Он опасался, что охотник, к примеру, может принять его за вкусную дичь и, не задумываясь, подстрелить и изжарить.
Однажды он стоял на вершине горы в двухстах километрах к востоку от райской котловины и смотрел на северную равнину. На востоке он видел море, а на юге еще тянулись горы.
Неестественно прямые линии в степи привлекли его внимание. Они вели к месту, находящемуся в двух километрах от подножия гор. Гукки был убежден, что на равнине он никогда бы не обнаружил этих линий, но теперь, с высоты более тысячи метров, он их видел. Он сдержал любопытство, чтобы найти ориентиры, по которым снова сможет найти это место.
Только сделав это, он телепортировался на равнину, которая на восемьсот метров поднималась над уровнем моря.
Его предположение оправдалось. Теперь линии были не видны, но у него был другой отправной пункт. Он последовал вдоль невидимых линий, пока перед ним не возник круто поднимающийся вверх склон горы.
Если линии где-то вообще заканчивались, то только здесь.
Он нагнулся и стал изучать почву. Трава здесь росла не особенно пышно, и если приглядеться внимательнее, при некоторой фантазии можно было представить себе, что на ширине трех метров стебли травы были короче, и цветы здесь были другими. Глядя на все это издали, можно было принять их за линию.
Оставался вопрос: ПОЧЕМУ это было так? Почему мутация произошла только на этих линиях одинаковой ширины, и больше нигде?
Возле скал линии сходились и заканчивались у стены.
Связь всего этого постепенно прояснялась для Гукки, и он нашел приемлемое объяснение этому феномену. Двести пятьдесят лет назад второй корабль с поселенцами совершил посадку на равнине и высадил колонистов. Потом было выгружено снаряжение и на машинах с атомными двигателями или на мощных глайдерах перевезено сюда и спрятано. Излучение заразило почву полосами трехметровой ширины, поэтому и возникла мутация травы, растущей на все еще слегка радиоактивной почве. Все другие семена этих растений, попадающие в нормальную почву, погибали.