Грис-космоплаватель

Моргун Леонид Иванович

В первые мгновения после того, как, раздвинув кусты можжевельника, Гриша выглянул на поляну и увидел это, у него просто перехватило дыхание и он даже чуть было не воскликнул восторженно:

– Ух ты!..

Однако, он не закричал. И именно потому, что увидел в густой траве, из которой как бы выросла ножка «гриба» несколько человек довольно причудливой наружности. Это были карлики ростом не выше тех, которых он видел когда-то в «Цирке лилипутов». Этот цирк когда-то очень давно гастролировал по области и заехал в районный центр. Тогда же и забрели на представление лесник Никодим Саввович вместе с сыном

Гришуней, который тогда еще учился в первом классе. Тогда мальчик смотрел на невиданных артистов со смешанным чувством восхищения и жалости. Когда же во втором отделении один малютка клоун начал и тот разразился фонтаном слез, Гриша тоже да так горько, что отец был вынужден увести его. В детстве Гриша вообще очень часто ударялся в слезы по поводу и без повода. Впрочем, причина похныкать всегда отыскивалась. То казалось ему, что очень уж пренебрегают им родные братья и сестры (а у него их было целых пять), то, напротив, чересчур уж бурно душили они его в объятиях, то отец наградит оплеухой за одно-единственное улице услышанное и дома повторенное слово, то мать отругает за опрокинутую чашку молока. Он рос, а странная привычка все не проходила. Бывало, смотрит кино или мультик какой-то, все смеются, скажем, над Чарли Чаплином или похождениями Лоскутика, а он вдруг как разревется. Так же остро и болезненно переживал он и страдания книжных героев. За эти причуды его долго дразнили деревенские ребята. Но нынешней весной, когда Гришке исполнилось одиннадцать, когда он окреп и вытянулся и даже неожиданно для всех, а в первую очередь для самого себя осмелился «врезать» долговязому Ерохе из параллельного класса за то, что тот мучил приблудного пса, соседские ребята его зауважали и даже стали приглашать на задушевные посиделки с «трепом» и с гитарой. Но Гриша предпочитал все свое свободное время проводить в лесу с какой-нибудь книжкой. Отец и дед его были лесничими и родные чащи мальчик знал досконально. Он знал, где вьют гнезда крикливые сойки, на каких полянах зайцы любят устраивать свои суматошные игры, ведомы ему были и самые изобильные грибные и ягодные места. Знал и то, что гигантских грибов в их лесу отродясь не водилось. Но, как мы уже упоминали, не только в грибах было дело.

Лилипуты, каждый ростом не более полутора метров, были одеты в причудливые наряды, сшитые, казалось, из бесчисленного множества разноцветных веревочек; на головах у них были блюдцеобразные шляпы с острыми кончиками, а на шее каждого был повязан пышный серебристо-серый шарф. Эти человечки с лицами цвета бледной моркови, казалось, бесцельно бродили по поляне, нагибались и срывали цветы, травки, тыкали в землю и в небо какие-то длинные, расширяющиеся к концу палки, время от времени окликая друг друга тоненькими, щебечущими голосами. И страх, который было поселился в душе Гриши в первые минуты, сменился умилением и радостным волнением. «Так вот они какие, – с нежностью подумал он, – пришельцы…»

Однако, дальнейшее течение его мыслей было прервано треском веток и раздавшимся за его спиной ревом, от которого замерло сердце. Ибо так реветь мог только медведь, а кроме Шалого в округе медведей не водилось. Шалый славился по всем окрестным деревням как отчаянный разбойник, дерзкий разоритель кошар и пасек, о его свирепых налетах на стада и курятники ходили легенды. Его неоднократно пытались изловить, однако от облав и охотников он уходил с виртуозной изворотливостью и, как заговоренный, избегал пуль и капканов.

Обернувшись, Гриша увидел выскочившего из-за поваленной осины карлика с длинной серой бородой, волочившейся по земле. Ее при этом он старательно придерживал руками, неся впереди себя, как невесть какую драгоценность. Он бежал, смешно взбрыкивая коленями и по-заячьи что-то отчаянно вереща, а за ним по пятам мчался здоровенный медведь с острой мордой и мохнатой шкурой темно-бурого, почти черного цвета. Неожиданно человек наступил на свою же бороду, споткнулся и кубарем покатился в кусты. Торжествующе рявкнув, медведь прибавил шагу. Не долго думая, Гриша схватил первый попавшийся под руки предмет – это было почти полное лукошко с собранной им земляникой – и швырнул в медведя. Тот немедленно остановился и повернул голову. Очевидно, появление новой добычи привело его в превосходное расположение духа. Шалый осклабился, обнажив ряд острых, желтоватых зубов, и бросился на Гришу. Расстояние между ними не превышало трех метров. И мальчик уже видел

налитые кровью, горевшие яростью глаза зверя, уже ощутил его смрадное дыхание, когда тяжелая, теплая волна нахлынула на него, закружила и понесла куда-то вдаль, отрешив его сознание от всего земного. Как, впрочем, и небесного.

Глава 2

– Ну, как чувствует себя наш отважный воитель?

Это звучный и резкий голос был слышен совершенно отчетливо. Гриша открыл глаза. Он находился в небольшом, довольно теплом помещении, погруженном в мягкий полумрак. Несколько необычным могло бы показаться, что в помещении этом не было ни единого острого угла и ни малейшего участка абсолютно ровной поверхности. Все казалось обитым алым атласом, причем без швов и складок. Мальчик лежал на диване, составлявшим одно целое со стеной и полом. Перед ним находились трое карликов с обнаженными головами. Шевелюры их были того же серебристо-серого цвета, что и бороды и, образуя с ними один густой покров, окутывали их шеи пышными воротниками.

– Где я? – прошептал мальчик, попытавшись подняться, но один из пришельцев, мужчина с морщинистым лицом и расплющенным, вздернутым кверху носом остановил его жестом.

– Ты у нас в гостях, на Фуррандане. А я – его любимый водитель, и зовут меня Флайт.

Одежда его походила на живописные лохмотья, сшитые из лоскутков разноцветного ситца, глаза смотрели дружелюбно и весело. Мальчик попытался было сесть на кровати и неожиданно уперся головой в мягкий и теплый потолок.

– Нет-нет, лежи, – встревоженным тоном проговорил другой лилипут с большой яйцеобразной и совершенно лысой головой, – слишком резкие движения могут сбить твою ориентировку в пространстве и вызвать головокружение. Ты хорошо нас понимаешь? Как тебя звать?

– Меня зовут Гриса… Грисей… Гри… – Гриша напрягся, пытаясь выговорить собственное имя, последние буквы которого ему отчего-то не давались.

– Не трудись, – вмешался третий, плечистый, коренастый коротышка с морщинистым лицом, цветом и формой напоминающей печеное яблоко. – В нашем языке нет звука, который ты пытаешься произнести. Поэтому мы будем звать тебя Грисом. Ты не против?

– Да, хорошо… – согласился мальчик и тут же встрепенулся, – Но я же сказал «хорошо». А значит этот звук…

– Не будем вдаваться в лингвистические тонкости, – заявил Флайт. – Видно, ты еще недостаточно хорошо освоился со своим «умником». Сейчас ты говоришь с нами на языке фарарийцев. Этим бесценным даром – общаться с любым существом во Вселенной на удобном для вас языке, мы тебя наделили во время сна и лечения. Лечил тебя мой брат, доктор Флопп, – он указал на лысого, – а другой мой брат, пилот Флийт заботливо вырастил «умников» для тебя и для твоего зловредного врага.

– Каких умников? – недоумевал Грис (так будем именовать его и мы). – Для какого врага?

– Того самого, от которого ты спас моего безрассудного брата Флоппа, – продолжал капитан Флайт. – Он у нас дипломированный врач по внутренним болезням, каковые хоть пока и минуют наш Фуррандан, но от коих пока никто еще не застрахован.

– «Фуррандан» – это название корабля? – спросил Грис.

Капитан пожал плечами.

– Причем тут корабль? Корабли плавают по воде, – объяснил Флийт.

– Ну… я имел в виду звездный корабль, – пояснил мальчик. – Звездолет.

Флайт и Флийт переглянулись и недовольно фыркнули.

– Не путай наш прекрасный Фуррандан с какой-то глупой железной летучкой, – строго сказал капитан. – Фуррандан есть Фуррандан – и хватит об этом.

– А теперь, – сказал Флийт, – позволь нашему кожевеннику Флэнну снять с тебя мерку, дабы ты смог одеться, как того требуют приличия и правила гигиены.

Взглянув на собственные застиранные и залатанные на коленях штаны и великоватую перешитую отцовскую ковбойку, Грис покраснел.

Вошедший коротышка был совершенно миниатюрного роста, не выше первоклашки. В руках он держал длинную серебристую змейку, которая, повинуясь взмахам его руки, моментально обвилась вокруг тела мальчика раз, и другой, и третий, в разных направлениях, распустилась и вновь свилась, обвила шею хозяина и что-то прошептала ему на ухо, лукаво поглядывая на мальчика. Затем портной откланялся и удалился, бормоча под нос нечто вроде заклинания.