Гризли (сборник)
Шрифт:
Когда они оказались на вершине холма, расположенного против их хижины, все трое приостановились, а Род в немом восторге созерцал сверкающую ширь безграничного простора.
Род и Мукоки не шли и пяти минут, как индеец остановился и указал своему спутнику на ствол мертвого дерева, упавшего поперек маленького потока. На этом случайном мосту снег был утоптан чьими-то лапками.
Мукоки внимательно осмотрел их отпечатки и сейчас же скинул свой мешок.
– Норка, – сказал он.
Он проследил тропку, проложенную зверьком; она терялась
– Здесь жить целая семья. Три, может быть, четыре, может быть, пять. Построить здесь «охотничий домик».
Род еще ни разу не видел, как индеец расставляет свои капканы. На звериной тропке, несколько в стороне от потока, он построил из веток норку, похожую на домик. Потом положил туда кусочек мяса карибу, а перед домиком поставил свой капкан, тщательно прикрыв его снежком и тонкими ветвями. В какие-нибудь двадцать минут Мукоки устроил две подобные норки и расставил перед ними два капкана.
Когда они снова пустились в путь, Род спросил Мукоки:
– Зачем ты строишь эти маленькие домики?
Индеец объяснил:
– Много снега падать в это время года. Строить домики, защитить капканы от снега. Не делать так, надо всегда следить за капканами и разгребать снег. Когда норка нюхать мясо, тогда входить в домик и попасть в западню. Хорошо для маленьких зверей. Нехорошо для рыси. Когда рысь видит дом, все кружится вокруг, кружится и кружится, а потом уйти. Рысь умный и хитрый мошенник. Волк и лисица тоже.
– Сколько стоит рысь? – спросил Род.
– Пять долларов, не больше. Семь, восемь долларов, если очень прекрасный.
На протяжении следующей мили было расставлено еще шесть таких же капканов. Скалистый хребет, по которому шли охотники, подымался все выше и выше, и в глазах Мукоки вспыхнул огонек и выдавал иные заботы, чем травля мелких пушистых зверьков. Его шаги становились все медленнее, осторожнее, и, когда он обращался к Роду, только шепот просачивался из его губ. Род отвечал ему тем же тоном.
Оба время от времени останавливались, взглядом сверлили широкую даль и старались найти признаки хоть какой-нибудь жизни. По дороге они поставили два капкана для лисиц на тропках, которые выдавали норы этих зверей.
Немного дальше в заглохшем ручье, окруженном сбитыми ветром деревьями и скалистыми глыбами, они открыли следы рыси и расставили два капкана, один у входа в русло, другой у выхода. Но и сейчас мысль Мукоки была далеко от этих операций.
Они продвигались вперед, между ними было расстояние ярдов в пятьдесят. Род старался держаться следов Мукоки и подражать его осторожным движениям. Вдруг юноша услышал заглушенный зов своего спутника, он подзывал его, размахивая руками в каком-то диком восторге. Род поспешил присоединиться к нему.
– Волк! – прошептал Мукоки.
Род заметил в снегу отпечатки чьих-то лап, похожие на след собаки.
– Три волка! – продолжал объяснять индеец; ликованию его не было границ. – Выйти сегодня
Теперь они шли волчьей тропой. Вскоре они наткнулись на кости кролика. К волчьим следам примешивались следы лисицы. Мукоки поставил еще одну западню. Затем пошли следы кошки-рыболова, и индеец снова устроил капкан.
Следы оленей и карибу перекрещивались в различных направлениях, но Мукоки не обращал на них никакого внимания.
Вскоре присоединились к прежним следам и следы четвертого волка, потом пятого, образовалась целая шайка. Через полчаса новая волчья тропа пересекла под прямым углом ту, по которой шли наши охотники. Обе тропы сливались вместе и спускались в долину и ее леса. Мукоки трясся от радости.
– Множество волков! – воскликнул он. – Здесь, там, всюду. Хорошее место для ночной охоты.
Скалистый хребет стал снижаться, опускаться в долину, где змейкой извивался замерзший ручей.
Признаков зверя становилось все больше и больше, от этого сильнее билось сердце Рода и волновалась кровь. Местами снег был буквально сметен копытами оленей.
Звериные тропы разбегались во все стороны, и клочья шерсти висели на маленьких соснах, о которые терлись животные.
Мукоки скользил по снегу как-то странно, точно не касаясь земли. Даже ветви кустарника бесшумно склонились при его приходе, а когда Род случайно наступил своей лыжей на сухую ветку, старый индеец поднял руку к небу в знак своего возмущения и ужаса.
Внезапная остановка Мукоки и знак по адресу Рода, последовавший за ней, известили юношу, что дичь на примете. Индеец насторожился, весь пригнулся и, когда Род подошел к нему, передал ему свое ружье. Потом губы его почти беззвучно выдавили только одно слово:
– Стрелять!
Род нервной рукой схватил ружье. Задрожал от волнения. На расстоянии какой-нибудь сотни ярдов он увидел великолепную лань-самца. Лань щипала ветки орешника, на которых висели полузасохшие листья, пощаженные зимой. Несколько дальше виднелись две самки.
Юноша собрался с силами. Лань стояла к нему боком, вытянув шею, закинув голову, в прекрасной позе для меткого выстрела. Род прицелился и выстрелил. Животное судорожно подпрыгнуло и рухнуло на снег.
Пока Род восхищался меткостью своего выстрела, Мукоки быстро подобрался к убитой дичи.
Когда мальчик подошел, он застал индейца склоненным над еще трепещущим животным. В руках он держал бидон из-под виски. Старый индеец без долгих объяснений вонзил нож в горло лани и наполнил бидон ее дымящейся кровью.
Покончив с этим делом, Мукоки поднял бидон с чувством величайшего удовлетворения и сказал:
– Кровь для волков. Волки любить кровь. Большая охота сегодня ночью. Нет крови, нет настоящей приманки. И нет убитых волков.
Казалось, что теперь Мукоки вышел из своей тяжелой задумчивости: очевидно, он считал свои утренние обязанности законченными.