Гризли
Шрифт:
Метусин прибыл и искал их в долине!
12. В НЕВЕДОМУЮ СТРАНУ
Тэр пребывал в том состоянии решимости, которое индейцы называют пимутэо.
Что-то подсказывало ему, что надо идти только на север. Это было так же неоспоримо для Тэра, как дважды два четыре, хоть он и не был знаком с таблицей умножения. И к тому времени, когда Ленгдон с Брюсом выбрались на верхнюю часть козьей тропы и остановились, прислушиваясь к далекому лаю собак, малыш Мусква дошел уже до полного отчаяния. Их путешествие походило на бесконечную, без передышки игру в салки.
Через
Тэр и Мусква быстро спустились в низину, и медвежонок впервые в жизни оказался на болотах. Трава была такая густая и высокая, что Мусква уже не видел из-за нее Тэра, а только слышал, как тот медленно продвигается вперед. Ручей разливался все шире, становился все глубже. Местами приходилось идти по самому краю темных, стоячих заводей, которые казались бездонными. Наконец-то Мускве удалось немного передохнуть.
Тэр поминутно задерживался то у одного, то у другого водоема, принюхиваясь к воде. Он что-то искал и, казалось, никак не мог найти. И всякий раз, как гризли снова пускался в путь, Мусква чувствовал, что он больше не выдержит.
Пройдя добрых семь миль на север от того места, откуда Брюс и Ленгдон осматривали долину, они вышли к озеру. Мускве, который на своем веку видел только освещенные солнцем горы, оно показалось темным и неприветливым. Лес подступал здесь почти к самому берегу, и вода в озере была темная, почти черная. Незнакомые птицы пронзительно кричали в густом тростнике. От озера исходил странный, острый запах, от которого у медвежонка вдруг потекли слюнки, — он почувствовал нестерпимый голод. Минуты две и Тэр стоял, втягивая в себя этот соблазнительный запах. Пахло рыбой.
Огромный гризли не спеша направился вдоль берега озера. Вскоре он добрался до устья небольшого ручья. Хотя устье было не шире двадцати футов, вода в нем оказалась такой же темной, неподвижной и глубокой, как и в самом озере. Тэр поднялся ярдов на сто вверх по ручью и отыскал место, где несколько деревьев, упавших поперек ручья, образовали своего рода плотину. Вода у самой плотины была затянута зеленой ряской. Тэр знал, чем здесь можно поживиться, и стал медленно пробираться по завалу.
Дойдя до середины, гризли остановился и осторожно разогнал ряску правой лапой. Образовалось оконце, вода в котором была совершенно прозрачна. Блестящие маленькие глазки Мусквы следили за ним с берега. Мусква знал, что Тэр сейчас раздобудет еду, но как и что он достанет из этого оконца, никак не мог понять. И, несмотря на усталость, любопытство взяло верх. А Тэр растянулся на брюхе, свесив голову и опустив правую лапу через край плотины. Он окунул лапу в воду и замер. Ему было все ясно видно до самого дна.
Несколько минут гризли разглядывал дно, сучья поваленных деревьев и свою лапу под водой. Вдруг длинная, узкая тень проплыла под ним. Это была форель длиной дюймов в пятнадцать. Она прошла слишком глубоко. Тэр и не подумал бросаться за ней. Он терпеливо ждал. И очень скоро его терпение было вознаграждено. Пестрая, в ярких красных пятнах красавица форель выплыла из-под ряски. Огромная лапа Тэра — это произошло так неожиданно, что Мусква даже взвизгнул с перепугу, — плеснула целый фонтан воды футов на двенадцать в воздух, и рыба шлепнулась на берег около медвежонка.
Мгновенно Мусква накинулся на нее, и его мелкие, острые зубки вонзились в бьющуюся, извивающуюся
Не успел Мусква прикончить свою добычу, как снова столб воды взметнулся вверх, и пролетела вторая форель, выделывая пируэты в воздухе. На этот раз Тэр кинулся за ней, потому что и сам был голоден.
Они попировали на славу в этот послеполуденный час у текущего в тени деревьев ручья. Еще раз пять выкидывал Тэр рыбу, появлявшуюся из-под ряски, но Мусква, хоть убей, не мог после первой форели съесть ни кусочка.
Несколько часов после обеда они провалялись в прохладном, надежно укрытом месте неподалеку от запруды. Сон у Мусквы стал чутким. Он начинал понимать, что жизнь его зависит теперь главным образом от него самого, и уши медвежонка уже привыкли быть постоянно настороже, прислушиваясь к каждому звуку. Сквозь сон медвежонок чувствовал, когда Тэр повертывался или глубоко вздыхал. После вчерашнего марафонского бега медвежонку было не по себе — мучил страх, что он может потерять своего большого друга и кормильца, и Мусква решил смотреть в оба, как бы приемный родитель при случае незаметно не удрал от него. Но Тэр и не собирался отделываться от своего маленького товарища. Он и сам привязался к Мускве.
Не одно только желание отведать свежей рыбы и страх перед врагами привели Тэра в этот низменный край, где вольно струились воды Бэбин. Еще неделю назад почувствовал он все более растущую тревогу, и за последние два-три дня — дни сражения и побега — она стала нестерпимой. Странное, ничем не заглушаемое томление переполняло его. И, пока Мусква мирно дремал, прикорнув в кустах, уши Тэра напряженно и чутко ждали, не послышатся ли знакомые звуки, а нос то и дело принюхивался. Ему не хватало подруги.
Наступил паскувепесим — месяц линьки. А именно в этом месяце или чуть раньше, в конце июня, который называют „месяцем опыления“, Тэр и отправлялся обычно на поиски медведицы, которая приходила к нему из западных урочищ. Гризли почти во всем следовал раз и навсегда установившейся привычке и каждый год проделывал одно и то же путешествие, неизменно забираясь в эту долину реки Бэбин. Он никогда не упускал случая поесть по пути рыбки. И чем больше он ее ел, тем сильнее от него пахло рыбой. Едва ли Тэр думал, что от этого благоухания он становится более привлекательным для своей подруги. Во всяком случае, рыбы он съел столько, что от него просто разило.
Гризли встал со своего места и, растянувшись на плотине, пролежал там часа два, пока не наступил закат. За это время он выплеснул из воды еще три форели. Мусква съел голову одной из них, а Тэр все остальное. И снова они пустились в странствия.
Они вступили в совершенно новый для Мусквы мир. Ни одного знакомого звука не было здесь слышно. Умолкла монотонная песня ручьев верхней долины. Не слышно было голоса сурков, куропаток и вечно озабоченных гоферов. Вода в озере была глубокая, темная, неподвижная. Черные, не знающие солнца омуты таились под самыми корнями деревьев — настолько близко лес подступал к озеру. Здесь не было скал, которые так трудно преодолеть, но повсюду встречались сырые, скользкие стволы деревьев, частые завалы бурелома и разбросанные там и сям заросли кустарника. И даже воздух был совсем другой. Ни движения — тишина. Они брели по чудесному ковру из мягкого мха, в котором даже Тэр утопал по самые плечи. Шли в загадочный мрачный лес, полный таинственных теней, в котором стоял терпкий, едкий запах гниющих растений.