Гробовое молчание
Шрифт:
— Позор? Почему?
— Убийца был одним из наших. Говоря это, я подразумеваю всех китайцев. — Тань указал на папки, лежавшие на столе у Джейн. — Я просматривал это дело два месяца назад. Говорил с Лу Ингерсоллом. Читал отчеты судмедэкспертизы. — Он постучал себя по голове. — Вся информация здесь, не сомневайся.
— Я не знала, что ты знаком с этим делом.
— И тебе не пришло в голову спросить меня? А я-то думал, что стал членом команды.
Джейн не понравились обвиняющие нотки, прозвучавшие в голосе
— Да, ты член команды, — согласилась она. — Я постараюсь не забывать об этом. Но ты очень облегчишь дело для всех нас, если перестанешь вести себя так вызывающе.
— Просто мне хочется быть в первых рядах. Неприятно, когда в тебе видят какого-то придурка на подхвате, а это случается здесь слишком уж часто.
— Что ты имеешь в виду?
— Бостонское ПУ — большой и чудесный «плавильный котел», верно? — Тань рассмеялся. — Вранье!
Некоторое время Джейн рассматривала молодого человека, пытаясь расшифровать каменное выражение на его лице. И вдруг узнала в нем себя — в возрасте Таня она жаждала показать, на что способна, и возмущалась, когда ее игнорировали.
— Сядь, Тань, — велела она.
Вздохнув, он придвинул ближайший стул и сел.
— Ну?
— Ты думаешь, я не представляю себе, что значит быть в меньшинстве?
— Не знаю. А ты представляешь?
— Оглянись вокруг. Сколько женщин-детективов работает в отделе убийств? Одна-единственная, и ты с ней разговариваешь. Я знаю, каково это, когда ребята не подпускают тебя к делу; они считают: раз ты девушка, эта работа не для тебя. Тань, придется научиться справляться со всеми идиотами и со всем дерьмом, потому что и того, и другого — пруд пруди.
— Но это не значит, что мы должны делать вид, будто радуемся этому пруду.
— И что, если не радуемся — это может что-то изменить?
— Видимо, ты — изменила. Потому что тебяони признают.
Джейн задумалась: а правда ли это? Вспомнила, какой была ее жизнь, когда она только поступила в отдел и ей приходилось мириться с хихиканьем, шутками о тампонах и намеренными оскорблениями. Да, теперь стало легче, однако война была тяжелой и длилась годами.
— Если будешь ныть и жаловаться — точно ничего не изменишь, — заметила она. — Нужно просто делать свою работу лучше других. — Джейн умолкла. — Я слышала, ты запросто сдал экзамен на детектива с первой попытки.
Тань быстро кивнул:
— И к тому же на самый высокий балл.
— А сколько тебе? Двадцать пять?
— Двадцать шесть.
— Это, знаешь ли, против тебя.
— Что? То, что я очередной азиат-зубрила?
— Нет. То, что ты совсем еще паренек.
— Чудесно. Еще одна причина, чтобы меня не принимали всерьез.
— Да ладно, причин, по которым ты оказываешься в невыгодном положении, можно насчитать с десяток. Некоторые из них существуют на самом деле, а другие ты придумал сам. Справься с ними и выполняй свою работу.
— Только если ты попробуешь не забывать, что я член команды. Позволь мне заняться беготней, связанной с «Красным фениксом», раз я уже хорошо знаком с этим делом. Я могу куда-нибудь позвонить, поговорить с родственниками убитых.
— Фрост уже собрался снова побеседовать с госпожой Фан.
— Значит, я пообщаюсь с другими родственниками.
Джейн кивнула.
— Хорошо. А теперь расскажи мне, как далеко ты продвинулся с этим делом.
— Впервые я просмотрел эту папку в феврале, когда меня прикрепили к участку A-один и я узнал, что некоторые жители Чайна-тауна по-прежнему говорят о «Красном фениксе». Я вспомнил, что слышал об этом деле еще ребенком, когда жил в Нью-Йорке.
— Ты слышал о нем в Нью-Йорке?
— Поверь мне, если это большая новость и если она имеет отношение к какому-нибудь живущему в стране китайцу, о ней судачит все китайское сообщество. «Красный феникс» обсуждали даже в Нью-Йорке. Я помню, бабушка говорила мне: какой позор, что убийца — один из наших. Она считала, что это бросает тень на всех китайцев. Заставляет нас походить на преступников.
— Бог мой! Вот так коллективное чувство вины.
— Да, мы это умеем. Бабушка ужасно сердилась, когда я пытался выйти из дома в рваных джинсах, — она не хотела, чтобы люди думали, будто все китайцы неряхи. Я взрослел, чувствуя на своих плечах это бремя, — каждый раз, выходя из дома, я должен был представлять всю свою нацию. Так что — да, у меня уже был интерес к делу «Красного феникса». А в марте, когда «Бостон глоуб» опубликовала то объявление, мне стало еще интереснее. Тогда я снова перечитал все документы по делу.
— Какое объявление?
— Оно появилось в газете тридцатого марта, в годовщину убийства, и занимало примерно четверть полосы в разделе местных новостей.
— Я его не видела. И о чем говорилось в объявлении?
— Оно состояло из фотографии повара, У Вэйминя, и слова «невиновен», набранного полужирным шрифтом. — Тань поглядел куда-то вдаль, поверх рабочих столов отдела убийств. — Когда я увидел объявление, мне очень захотелось, чтобы это оказалось правдой. Чтобы У Вэйминь был невиновен. Только так можно очистить нашу запятнанную совесть.
— Неужели ты действительно думаешь, что он невиновен?
Тань посмотрел на Риццоли.
— Не знаю.
— Стейнс с Ингерсоллом никогда не сомневались, что стрелял именно он. И доктор Цукер тоже.
— Однако это объявление заставило меня задуматься. И я стал размышлять: а вдруг Бостонское ПУ ошиблось девятнадцать лет назад?
— Просто потому, что У Вэйминь был китайцем?
— Просто потому, что люди из Чайна-тауна так и не поверили, что это сделал он.