Грохот ледника
Шрифт:
– Пойдем домой, – услышал он шёпот Дианы, и ему впервые не захотелось отстраниться от неё.
В квартире он сел на краешек дивана, обнял себя руками, чтобы унять дрожь, значит это и есть его жизнь? Среди одинаковых домов, среди серых лиц, в чистой, но очень скромной однокомнатной квартире. Что делать? Как жить дальше? Диана будет его содержать или родители? Какой из него журналист? Двадцать пять лет, двадцать пять… и надо начинать всё сначала и никакой определенности.
Диана принесла полотенце, но не предложила ему помочь вытереть волосы и лицо, молча подала и ушла варить кофе. Что ж, он выпьет кофе, и постарается взять себя в руки, жаль, что к кофе нет сигареты. Стоп, почему сигарета? Даниил не курил никогда. Во рту появился привкус никотина, кажется, душу бы сейчас продал за одну затяжку.
– Фу, чего такой сладкий? – поморщился Дэн, отхлебнув из чашки.
– Как всегда, три ложки, – ответила Диана.
–
– Откуда? Мы некурящие.
А через пару часов, не выдержав никотиновой ломки, Дэн спустился в магазин, пока Диана была в ванной.
– Ты что? – воскликнула она, увидев, что он закуривает на кухне.
– Мне кажется, что я очень даже курил. Во всяком случае, мимо табачной лавки я пройти не смог.
Сигареты и кофе, такое знакомое удовольствие…
Когда они впервые после больницы собрались ехать к врачу, Диана хотела сесть за руль, но Даниил почти силой отпихнул её от водительского сидения и сел сам. Конечно, он водил машину и раньше, но сейчас он нервный, агрессивный, город не помнит, и скорее всего правила дорожного движения тоже. Но Дэн, сунув в рот сигарету, включил навигатор и небрежно сказал:
– Нормально доедем, детка.
Детка? В его жаргоне никогда не было этого словечка. Что это за обращение? Как будто не к супруге, а…. Он резко дёрнул с места, подрезав кого-то, и понёсся вперёд.
– Дэн, ты так не ездил!
– А что? – удивился Дэн, и, увидев свободный ряд, резко вильнул влево.
– Аккуратнее, так и врезаться можно.
– Ладно тебе, не переживай, я в своей стихии. Машинка правда слабовата.
Диане пришлось привыкать к запаху сигарет, к резким словам и замечаниям, к отсутствию физической близости, Дэн не давал до себя даже дотронуться, спали они тоже порознь. В одну из первых ночей после больницы, Диана попыталась лечь с ним рядом, чтобы может хоть лаской напомнить о себе, Дэн уже спал, и она прислонилась к его острому плечу,
– Элла? – пробормотал он.
Какая Элла, что он бредит?
– Данечка, это я.
Дэн мигом проснулся, отпихнул Диану и вскочил с кровати.
– Никогда меня не трогай, – жёстко и холодно сказал он и ушёл на кухню. Диана уткнулась в подушку и расплакалась.
А через пару недель, почувствовав, что она больше не нужна ему, и даже мешает, Диана уехала к своим родителям, потому что жить рядом с новым Даниилом она не смогла. Слишком резкие и явные изменения в нём произошли Он изменился во всём: в мыслях, чувствах, вкусах, привычках, увлечениях. Он наотрез отказался от покупки ему обручального кольца, он сократил её имя с «Дианы» на «Дану», не стал возобновлять общение с прежними друзьями, попросил её больше не сопровождать его к врачам, и со всеми домашними делами прекрасно справлялся и без её помощи. И вообще вёл себя так, как будто всю жизнь жил один и не привык с кем-то считаться. Когда она объявила ему, что уезжает, он на прощанье лишь посмотрел на неё пустыми глазами и кивнул. Змея сжимала сердце холодными кольцами всё сильнее, и всё тяжелее было сдерживаться, какое счастье, что Диана уходит.
Рассказав об этом своей сестре, она услышала то, в чём боялась себе признаться:
– Ты что слепая? Это же не Дэн, – ответила Юлька, затягиваясь крепкой сигаретой.
– Не придумывай! И кто же это? И экспертиза подтвердила.
– А я почём знаю? – Юля равнодушно пожала плечами. – Экспертизе я не верю, а верю своим глазам. И этими глазами, я вижу, что это не Дэн. Что я Дэна не знала?
Глава 5. Потрясение
Даниил был рад, что наконец остался один без докучливого внимания и заботы. Он был полностью поглощён собой и своими ощущениями. Всё время думал, анализировал, и пытался разобраться в себе.
В этом доме всё ему было чужим. С фотографий на него смотрел чужой человек. Родители, жена, друзья ему тоже были чужими, он не понимал, что его могло с ними связывать. Ему рассказывали про его жизнь, про его характер, но ничего родного в этом не было. В зеркале отражался худой, страшный, бледный до синевы, незнакомый человек, и такой странный… брови, волосы, ресницы чёрные, а глаза совсем светлые, как будто выцветшие…
Можно было бы абсолютно всё списать на потерю памяти, но ведь тогда почему город ему чужим не казался? Всё свободное время, а его было предостаточно, Дэн катался по городу что-то искал, но что искал, он и сам не мог сказать. Он мог на машине без карты доехать до любой точки, на достопримечательности он не смотрел как на что-то новое, узнавал какие-то места. Особенно часто он ездил по Петроградскому району, он был до боли родным. Всё было знакомо и привычно: город, транспорт, магазины,
Диана уехала, и лишь иногда звонила, спросить, как он, но родители, конечно, в покое его не оставляли. Марина пришла в ужас от того, что Диана покинула его в такой трудный момент. Она умоляла его переехать к ним, но он ни в какую не соглашался. Марина уверяла, что он никогда не жил один. Странно, ему казалось, наоборот, что никогда ни с кем не жил. Тогда она каждый день стала приезжать к нему, и пришлось ему реже появляться дома, чтобы не сталкиваться с ней. Приехав вечером, он неизменно находил чисто убранную квартиру и приготовленную еду. Еда в основном шла в мусорное ведро, есть не хотелось, да и почему-то домашняя еда была совсем непривычна. Врачи твердили про усиленное питание, ему было недалеко до анорексии, но от одного вида продуктов тошнило и крутило. Марина часто плакала, звонила, приезжала, но всё было бесполезно, сын полностью закрылся от неё. Для неё было счастьем дозвониться до него хотя бы раз в два-три дня, чтобы услышать его незнакомый голос с неизменным «у меня всё прекрасно».
Звонки и чрезмерная забота родственников страшно раздражали Дэна, змея душила его, он еле сдерживался, чтобы не наорать на них, попросить не трогать его, оставить в покое. Нервный, дёрганый, он и сам не понимал, что именно его раздражало, приближалась зима, город одевался в праздничное убранство, но это ещё больше бесило его. Ему хотелось, чтобы кругом всё было серо, как у него на душе. Что его мучало, что терзало? Ведь говорят, что до аварии он был счастливым, позитивным человеком. И вот очередная бессонная ночь, когда Дэн пытается раздавить ком в горле сигаретным дымом, ветер воет, бросая в окно хлопья мокрого снега, тоска сжимает сердце, и вдруг прострел в голову: надо возрождаться, надо заняться каким-то делом, надо прекратить эти страдания неизвестной природы. Дэн включает свет и встаёт у зеркала. Проваливавшиеся щёки, заострённый нос, длинные волосы, острый кадык – это всё не он, а какой он тощий, это же уму не постижимо, как он ещё может ходить и не падать при таком весе. Кости, рёбра – выпирают, руки тонкие, видно, что когда-то были мышцы, но сейчас их нет, живот почти прилип к спине, отвратительное зрелище. Просто мальчик из немецкого концлагеря, хочется накормить и пожалеть. Дэн застёгивает толстовку и решительно открывает холодильник, мать постаралась насчёт еды. Он берёт контейнер, садится на стол, и не накладывая в тарелку, начинает есть. Поначалу еда плохо усваивается, но Дэн не сдаётся, понемногу увеличивая порции. И к его удивлению, он стал чувствовать себя лучше, меньше раздражаться, меньше кружится голова, обозначились ямочки не щеках, ожили глаза, ушла бледность, он уже не такой тощий, худой, конечно, но не болезненный. Дэн покупает гантели, прикручивает дома турник и начинает, по мере сил, физические упражнения. И поскольку он уже ощущает себя вполне здоровым, он не может себе больше позволить материально зависеть от родителей. С работы, на которой он работал до аварии, как закончился больничный, пришлось уволиться. Он не смог там работать, он ничего не понимал в журналистике и в написании статей. Кроме того, ему было неуютно в одежде прежнего Дэна, она была ему велика, а рубашки, пиджаки, джинсы, брюки ещё и коротки, как будто он был раньше полнее и ниже. Полнее, ладно, согласен, но почему ниже? Даниилу не позволяла гордость просить денег у родителей на смену гардероба, но надевая прежнее пальто или пуховик, он чувствовал, что как будто эта вещь с чужого плеча, не его. Внутри у него всё протестовало против этой одежды, не очень хорошего качества, да и стиль Дэна бы ему глубоко чуждым, поэтому эти месяцы он довольствовался очень малым, а хотелось одеваться хорошо. Он не понимал, откуда у него такие замашки, ведь они раньше с Дианой жили более чем скромно. Нет, надо начать зарабатывать самому, и ни от кого не зависеть. Вскоре выход нашёлся сам собой, Марина как-то упомянула, что он неплохо знает английский язык. Заглянув в книгу на английском языке, Дэн, действительно, убедился, что понимает всё, что там написано. И, несмотря на протесты родителей, он занялся переводами.
А начав зарабатывать, он вообще посчитал нужным полностью оградиться от семьи. Новый год предпочёл отпраздновать один, матери стал звонить раз в неделю тогда, когда сам считал нужным. Наконец то купил вещи по своему вкусу и размеру, состриг длинные волосы и сделал причёску, которая чрезвычайно ему шла (и это была не та прическа, что на фотографии прежнего Дэна, гладкие, зачёсанные назад волосы), когда, по его просьбе, ему сделали чёлку на глаза, он увидел в зеркале привычное отражение. В эти пару месяцев Дэн жил тихой, спокойной жизнью, родители, наконец, поняли, что не имеет смысла ему докучать, он был одинок, но ему было хорошо в своём одиночестве, да, память не спешила возвращаться, но когда-нибудь всё встанет на свои места.