Гром небесный
Шрифт:
Поднимаясь в вагон, я также заметила, что это не экспресс, а пригородный поезд. Наверное, это успокоило меня окончательно. Как только я села, то сразу уснула.
***
Дороги я не помню. Только гудение, толчки и временами свет, очень быстро пролетавший мимо. Когда мы вышли из поезда, меня тут же разбудил холодный ветер. Было темно. Состав уже ушёл. Я дрожала. Мужчина сжал мою руку и сказал:
— Пошли!
Поскольку я сопротивлялась (сама не знаю, почему), он спросил меня, неужели я ещё не выспалась.
Я огляделась. Несколько человек
Я ничего не понимала. Для меня Луара [4] всегда было названием департамента, а не города или деревни. Должно быть, у меня было очень удивлённое выражение лица, потому что мужчина стал смеяться.
— Чего ты там ищешь? — спросил он. — Думаешь, потерялась?
4
Луара (Loire) — департамент во Франции, на восточной окраине Центрального Французского массива, в бассейне верхнего течения реки Луара. Площадь 4,8 тыс. км2.
Я спросила, где мы, и он засмеялся ещё громче.
— Где мы? Да в Луаре, чёрт возьми! Л-У-А-Р-А. Разве не видно?… Вроде жирно написано.
Он громко закашлял, сплюнул в направлении сияющих рельс и добавил:
— Ладно, пошли, мы ещё не добрались.
Понемногу свежий воздух позволил мне прийти в себя. Я задумалась на несколько мгновений, вглядываясь в ночь вокруг нас. Другого источника света, кроме этой лампы, я не видела. На платформе больше никого не было. Так как я дошла с этим человеком так далеко, я подумала, что проще всего пойти спать туда, куда он меня приведёт.
Сначала мы шли по асфальту. Было очень темно, но мы шагали прямо к освещённым окнам, которые иногда скрывали деревья. Дойдя до первых домов, мы свернули направо, на восходящую вверх улочку. Почва стала рыхлой, снопы света — редкими. На мне были туфли на высоких каблуках, и поэтому на каждом шагу я едва не подворачивала ноги. Вскоре, ночь вокруг нас сгустилась. Домов больше не было. Дорога вела всё дальше, и по шуму сухой листвы на ветру я поняла, что по краям растут деревья. Хлопали ветки. Мужчина всё так же держал меня за руку. Пальцы и ладонь его были шершавыми. Вероятно, я сильно сжала его руку, потому что он спросил, не страшно ли мне. Я ответила, что нет, но на самом деле я немного боялась. В любом случае, я боялась не его. Не знаю, почему, но я даже представить себе не могла, чтобы этот человек причинил мне вред.
В какой-то момент мне вдруг смутно показалось, что всё это уже было со мной когда-то, но я слишком устала, чтобы вспомнить, где и когда. Тем временем почва стала более каменистой, и я несколько раз споткнулась. Тогда мужчина остановился и спросил, не устала ли я. Я ответила, что устала и туфли натёрли мне ноги.
— Если ты устала, надо найти машину.
Он остался стоять. По его речи я поняла, что он не так уж и пьян. Я поинтересовалась, много ли нам ещё идти. Он ответил:
— Да, четыре километра. А это тяжело, надо взбираться наверх.
Я вздохнула. Мы вернулись обратно, дойдя до последнего дома деревни. Его ставни были закрыты, но сквозь две щели в форме сердец проглядывал свет. Мужчина
— Эй, мамаша! Это Брассак, открывайте!
Я смотрела на два этих сердца. Наверное, Брассак тоже на них смотрел. Тоном человека, декламирующего стихи, он произнёс:
— В ночи две души, два солнечных сердца!
Рядом со ставнями открылась дверь. Мы вошли, и я увидела, что это совсем крохотное кафе. Маленькая костлявая старушка со сморщенным лицом посторонилась, чтобы нас пропустить.
Брассак, представив меня, как свою племянницу, объяснил, что я устала и подожду его здесь, пока он не найдёт машину. Он залпом выпил два больших стакана красного вина и вышел. Я попросила грог. Старушка ушла в соседнюю комнату и загремела кастрюлями. Из глубины комнаты донёсся детский голос, ребёнок спросил, кто пришёл.
— Это месье Дюран со своей племянницей, — ответила старушка. — Спи!
Когда она принесла мне большую кружку грога, меня так и подмывало спросить, почему она назвала Брассака «месье Дюраном». Но я этого не сделала, потому что не хотела разговаривать. Стоит только начать болтать со стариками, и их невозможно остановить.
Я до сих пор была утомлена, но спать уже не хотелось. Чтобы убить время, я принялась осматривать зал кафе. Мраморные столики, неудобные стулья и маленький прилавок — зал был меблирован, почти как квартира. Я не привыкла к эдаким сельским бистро, и мне казалось, будто я в гостях у своей старой родственницы. Было любопытно, так как я никогда не гостила ни у какой старой родственницы по той простой причине, что у меня её не было.
Брассак отсутствовал недолго. Машина остановилась перед самой дверью, и он вошёл в сопровождении невысокого мужчины лет тридцати в грязной каске и комбинезоне механика. У него было очень худое узкое лицо с чёрными усами и крайне хулиганистый вид. К тому же он принялся разглядывать меня с головы до ног. Брассак спросил его, что он будет пить.
— То же, что и вы, месье де Брассак.
Сказав это, коротышка растянулся в улыбке, и я готова была поклясться, что старушка подмигнула ему в ответ. Брассак заказал вина. Я всё сидела на том же месте. Облокотившись на стойку, оба мужчины не спускали с меня глаз. Старушка стояла за прилавком неподвижно, немного сгорбившись, спрятав обе руки под шалью из чёрной шерсти. Лицо у неё было, как у мёртвой, только маленькие глаза непрестанно бегали. Её взгляд летал, как муха, от хулигана к Брассаку, и опять ко мне. Хулиган опустошил свой стакан, Брассак отдал ему бутылку, и только я подумала, что мы уходим, как старушка вдруг спросила:
— Ваша племянница приехала к вам на каникулы?… Горный воздух пойдёт ей на пользу, а то она такая бледненькая.
Брассак вытянулся во весь рост. Он окинул взглядом старушку, потом молодого человека, и сказал:
— Не угадали, мамаша. Вы не знаете Брассака. Эта малышка только что потеряла свою мать, больше у неё никого нет, так что я её удочерил.
Затем он пустился в пространные речи, смысла которых я не помню, впрочем, он сам так и не закончил свою мысль. Коротышка опустил голову, давясь беззвучным смехом. Что до старушки, она удивлённо оглядывала мою ярко-красную блузку под меховым манто. Коротышка больше пить не хотел, но Брассак взял ещё два больших стакана вина, которые очень быстро осушил. Когда он говорил старушке «до свидания», то уже едва ворочал языком.