Громбелардская легенда
Шрифт:
Опершись о стену, Арма облегченно вздохнула.
«Нет, ради Шерни…» — подумала она.
Она направилась к выходу.
«Нет, ради Шерни… И я ее еще спрашивала, хорошо ли быть Жемчужиной Дома…»
Норвин, сидевший в передней на скамеечке стражника, тотчас же вскочил.
— И?.. — спросил он.
Она скривила губы и чуть пожала плечами.
— Если и у императора такая же, это означает, что империей правят служанки, — сказала она.
Он поднял брови, но мгновение спустя понял.
Князь оставался рядом с первой наместницей до момента, когда наступило предсказанное Ленеей кратковременное улучшение. Присутствие Рамеза явно принесло больной облегчение, однако нормальный разговор еще был не вполне возможен. Верена не в силах была сосредоточиться
Настоящее облегчение пришло ближе к утру. Верена вполне владела собой, и они с Рамезом смогли наконец поговорить.
Жемчужина ждала в комнате рядом. Вскоре ее послали за печатями и письменным прибором. Она писала под диктовку — одни документы на армектанском, другие по-громбелардски, некоторые — на обоих языках.
Потом вызвали Норвина — он должен был немедленно привести его высокоблагородие второго наместника судьи и командира прибывших из Армекта лучников. Зная, сколь мало у него времени, верный офицер бегом помчался исполнять приказ — толкнул несколько человек, кого-то даже сбил с ног, а на лестнице перепрыгивал через три ступеньки; лишь в приемной наместника он замедлил шаг и успокоил дыхание, чтобы войти как ни в чем не бывало.
Вскоре привели еще надсотника Армектанского легиона.
Верена с трудом дотянула до конца разговора — впрочем, она владела собой столь хорошо, что даже Рамез и Ленея не заметили, что происходит. Однако, едва закрылась дверь за уходящими, наместница побледнела так, что, казалось, сейчас лишится чувств. Покрывшись холодным потом, стиснув зубы, она упала на кровать, сунув Рамезу в руки свой кляп.
— Сделай… это… — выдавила она.
У князя дрожали руки, когда он выполнял ее просьбу. Дартанка заметила, что, затыкая рот Верене, он заплакал.
28
Представитель, раз выбрав себе цель, привык непреклонно к ней стремиться. Многое изменилось — но не это… Рамез не отходил от Верены, но от мысли о воскрешении лежащих в горах Лент ни в коей мере не отказался. Каждый, кто хотел бы обвинить этого человека в мелочности, заблуждался. Наместница судьи трибунала была его противником в борьбе, которую он вел. Однако он не унизился до того, чтобы воспользоваться ее недугом и связанной с этим временной недееспособностью. Даже напротив. Норвин ошибался, считая, что приведенные сюда полсотни лучников встретят какие-либо трудности с размещением, питанием и прочими подобными делами. Распоряжения, которые Жемчужина Дома записывала под диктовку, решали эти вопросы. Представителю даже на мгновение не пришла в голову мысль, что армектанским солдатам пришлось бы ютиться по каким-нибудь частным квартирам и покупать еду на рынке. Он разместил их в казармах гарнизона и приказал выдать соответствующие суммы из своей личной казны. Он также сразу решил несколько других более или менее важных вопросов, с которыми Верена мучилась уже давно, ибо даже не пыталась идти с ними к представителю. Ведь она была искренне убеждена, что встретит отказ. Тем временем Рамез, неуклонно стремясь к своей цели, попросту не мог без всякого смысла затруднять ей жизнь. Нечто подобное было ниже его достоинства. Естественно, он не собирался собственными руками рушить свои же планы — но весть о том, что наместница за собственные деньги организовала себе личную охрану, как будто не могла потребовать лучших солдат из его дворцовой гвардии, показалась ему воистину поразительной. Трюк, на который пошли они с Норвином, чтобы добиться его увольнения из войска, представитель счел попросту отвратительным. Настолько, что, хотя это и не было самым важным делом, он немедленно потребовал нового суда и — после снятия с коменданта обвинений — возвращения его на службу. Процедура требовала времени; тем не менее Рамез заранее продиктовал письмо, положительно решающее дело о сокращении контракта Норвина и увольнении его из войска, с правом на пожизненную пенсию и сохранением звания. Кроме того, он официально подтвердил своим авторитетом известие о неопасной, но требующей изоляции болезни наместницы и потребовал, чтобы ей обеспечили необходимый покой. Сделав все это, он не отходил от Верены до того момента, когда ее недомогание начало проходить. Тогда… он вернулся к своим книгам.
Два дня спустя в здание трибунала пришла весть об отсутствии князя в Громбе. И на этот раз это были не слухи.
29
Внешне первая наместница судьи вернулась к своим прежним занятиям. Внешне — ибо апатичное перекладывание документов с одного конца стола на другой не имело вовсе никакого смысла. Она все еще боялась оставаться одна, и Ленея постоянно ее сопровождала. Неизвестно, собственно, зачем, поскольку Верена не испытывала особого желания с кем-либо разговаривать; более того, порой она впадала в глубокую задумчивость и вообще не слышала, что ей говорили.
Именно такое состояние безнадежно глубокой задумчивости было нарушено внезапным появлением Армы.
Громбелардка, когда-то уверенная в себе, решительная и не слишком обращавшая внимание на разницу между ее положением и положением императорской дочери, с некоторого времени странно притихла, словно чувствуя, что сейчас ее поведение должно измениться. Она могла надменно вести себя с энергичной, держащейся с высоко поднятой головой наместницей, но не со все еще больной, многим ей обязанной женщиной. Тем более странным было ее поведение, когда, распахнув дверь, она быстро прошла несколько шагов и сказала:
— Он сбежал! Князь Рамез сбежал, его нет в Громбе. Ну?!
В этом коротком возгласе слышался некий необоснованный упрек, злость и требование объясниться. Наместница подняла голову и долго смотрела Арме прямо в глаза.
— Что значит — «ну»? — спросила она.
— Ты об этом знала, ваше высокоблагородие! Что он собирается покинуть Громб! — Блондинка не собиралась отступать.
— Если еще раз, — негромко проговорила наместница, — ты отзовешься о его высочестве в столь неуважительном тоне, я прикажу тебя высечь. Поняла?
Наступило короткое молчание.
— Поняла? — повторила Верена.
— Поняла… ваше высокоблагородие.
Наместница кивнула.
— Теперь говори.
— Сегодня утром, — начала Арма, с усилием проглотив выговор, — его высочество князь-представитель в очередной раз принял у себя горбатого старика, на которого ваше высокоблагородие велели обращать особое внимание. Они о чем-то разговаривали, не слишком долго. Горбун вскоре ушел. За ним продолжают следить, и мы будем знать, что он станет делать, так как ваше высокоблагородие того желали. Но сразу же после его ухода князь Рамез отправился в комендатуру гарнизона. Ему привели навьюченного коня, он взял проводника и уехал, не сказав куда. Я знаю, что он уже покинул город. Ваше высокоблагородие… — Громбелардка с трудом пыталась сдержать возвращающийся гнев. — Ваше высокоблагородие… ты знала, что князь намеревается… Да? Именно поэтому ты приказала стеречь городские ворота?
Верена спокойно выдержала ее взгляд.
— Это правда. Да, я знала.
— Тогда… почему?..
— Потому. — Спокойствие наместницы было воистину каменным. — Я не стану перед тобой отчитываться. И ни перед кем другим.
Арма сделала полшага вперед, потом снова отступила, словно выбирая удобную позицию для нападения.
— Ваше высокоблагородие, — зловеще прошептала она, — мы заключили договор.
— Какой договор?
— Я помогаю вашему высокоблагородию небескорыстно. Я сказала, что мне все равно, чем ты руководствуешься, госпожа, если это способствует наведению порядка в этом крае. Похоже…