Громбелардская легенда
Шрифт:
Но он не мог ходить. Тело, в котором заключалось столь великое могущество, было искалечено. Он не мог обрести власти над собственными ногами — которые отсутствовали.
Последний и единственный из живущих на свете стервятников, носитель сущности Шерни, облеченный в человеческое тело, мог, защищая Ленты Алера, разбить в прах целые армии, если бы таковые появились в Овраге. Но армии не появились, он же не мог ни заставить их появиться, ни отправиться им навстречу.
Ибо он был лишь калекой. Безногим человеком, плененным среди горных вершин и утесов. Он мог ползать на руках и обрубках ног, но был совершенно не в состоянии преодолеть малейшую впадину или стену.
Горное селение, намеренно расположенное в диком, недоступном месте, называлось Оврагом, но иногда также Безвозвратом…
Хенегель Гет уже знал, сколько фальши и насмешки кроется в этом названии.
С ним случилось то же, что и с горбатым стражем законов всего: его замуровали живьем. Иначе, и вместе с тем — точно так же. Отряды армектанских лучников пришли вовсе не затем, чтобы с ним сражаться. Солдаты заняли все, даже самые головоломные, ведущие в Овраг дороги и терпеливо ждали. Ничего больше. Они даже не знали, что именно стерегут. Они лишь следили, чтобы никто не мог
Прошло три месяца. Странное создание, рожденное и существовавшее лишь затем, чтобы отдать жизнь во имя будущего мира, подыхало с голоду, словно пес.
Сущности Шерни были бессмертны. В отличие от тела, в котором они были заперты.
Хенегель Гет понимал многое, и с каждым уходящим днем все больше. Заключенная в нем сила Полосы позволяла иногда услышать мысли и разговоры солдат, далеко отсюда стерегущих горные тропы и перевалы. Иногда он видел мир их глазами. Иногда слышал то, что слышали они. Сложенная из маленьких кусочков картина была уже почти полной. Хенегель понял, что Отверженный не придет. Он понял также, что князь-представитель императора не отзовет лучников в Громб, вместо этого они получили подкрепление. Под конец несчастному калеке начало казаться, что он понимает, почему случилось все то, что случилось.
Исчерпав запасы еды, он голодал. Когда-то он сумел навязать свою волю предводителям многих разбойничьих отрядов. Иногда они приходили в селение и приносили провиант. Но война с многочисленным армектанским войском, патрулировавшим окрестности Оврага, была не по силам горным бандитам.
От истощения и голода у него начались бредовые видения. Калека боролся с потерей сил и разума. Он пытался продержаться любой ценой, питаясь отвратительными остатками вонючего трупа, который лежал в пещере. Но человеческое тело, в котором он был заключен, отвергло пищу, которая спасла бы стервятника. Последняя безмерная насмешка.
Иногда он плакал, тоскуя по полету.
Когда-то он летал…
В последние минуты жизни Хенегель Гет понял, что такое слабость. Он уже знал, что не исполнит своей миссии. Он понимал, что умирает. И из мученика-героя он снова стал обычным, с обычными горестями и радостями, существом. Последним его величайшим желанием было лишь на мгновение, на одно краткое мгновение… взмыть в затянутое тучами громбелардское небо. Хенегель знал то, о чем давно забыли живущие здесь, внизу: он знал, что над тучами — солнце… И он так хотел увидеть его еще раз.
Наступила ночь. Последняя ночь умирающего спасителя мира.
Уходя, Хенегель Гет понял, что не совершил в жизни ничего. Ничего такого, за что стоило бы умирать. Независимо от того, во что он верил и к чему стремился, — он не совершил в своей жизни ничего хорошего или хотя бы просто разумного. Великие цели оправдывают средства, но лишь тогда, когда эти цели достигнуты. Всю свою жизнь Хенегель Гет творил зло — правда, во имя добра… но добра, которого не достиг.
Умирая, он горячо желал совершить что-то хорошее. Найти какую-то цель, пусть даже малую и несущественную, но такую, какой он мог бы достичь… Перед его мысленным взором возникла та, кого он ненавидел. Та, кого он убил не только по необходимости, но и ради удовольствия. И в последнее мгновение своей жизни он вдруг пожелал понять ее и простить.
Простить.
Он подумал, что, если достигнет хотя бы только этого, он сможет уйти с уверенностью, что совершил в жизни… нечто. Он вызвал в памяти лицо Охотницы — и хотел, в самом деле хотел простить. Простить ту, чей меч отнял у него ноги; ту, которая всю свою жизнь убивала его братьев, даже не пытаясь понять, за что, собственно, убивает… и кого. Он лихорадочно искал для нее прощения…
Но не нашел. И ушел с пустыми руками.
Ее королевскому высочеству Н. Р. М. Верене, княгине-представительнице императора в Громбе
Ваше высочество!
Прежде всего хотел бы сказать о том, сколь великую радость доставило мне твое письмо, госпожа, ибо из него я узнал, что ты не можешь пожаловаться на свое здоровье, что во время разгорающейся второй дартанской войны, когда все хотят воевать со всеми, необычайно важно. Тем более я сожалею о том, что, видимо, не сумею исполнить твою просьбу, хотя постараюсь приложить к этому все усилия. Ваше высочество, хотя самолюбию старика льстит оказанное тобой доверие, я вынужден сказать, что от меня слишком многого ожидают. Ибо чего же требует от исследователя законов всего ее высочество Н. Р. М. Верена? Просто невозможного, а именно: исследователь этот должен заняться сущностью басен и легенд, записанных кем-то, кто, в свою очередь, черпал знания неизвестно из каких источников и неизвестно от каких свидетелей… Каким же образом мне выразить свое мнение? События, участником которых был я сам, я знаю хорошо, но относительно других, госпожа, ты, в свою очередь, можешь составить свое суждение, и никто не сделает этого лучше. Однако в присланных мне томах (монументальный труд, я не скрываю своего восхищения!) таких событий описано немного. Придется нам, ваше высочество, признаться себе в том, что как и ты сама, дочь императора и его представительница во Второй провинции, так и я, один из многих посланников Шерни, являемся лишь маленькими фрагментами величайшей громбелардской легенды, память о которой сохранится еще долго после того, как никого из нас уже не будет на свете.
История наверняка запомнит твое имя, госпожа, в Книге же всего останется мое — но об одинокой армектанской лучнице, которую Тяжелые горы признали своей частью, память останется на века. Слова о ней поколения жителей гор будут передавать из уст в уста, каждый же, кто отправится в массив Медевен, увидит Лучницу, самую прекрасную и самую необычную из всех вершин Шерера. Я был там, ваше высочество, и могу лишь сказать, что из всех непостижимых вещей, что я видел за свою долгую жизнь, эта, видимо, самая необычная. Ибо никоим образом невозможно объяснить, вследствие чего от одной из семи вершин Короны так долго отваливались в разных местах каменные глыбы и сходили лавины, так долго возникали трещины, что в конце концов возникла каменная фигура сидящей женщины с луком на коленях.
А теперь, ваше высочество, я готов представить собственное мнение, хотя еще раз скажу, что не следует безоговорочно верить моим суждениям, ибо на слишком хрупких предположениях они основаны.
Ваше высочество, я никоим образом не в
Наибольшие сомнения, госпожа, вызывает у меня история, которую твой летописец снабдил заголовком «Черные мечи». Сопоставим прежде всего факты. Итак, Охотница, или, скорее, ее благородие А. И. Каренира, позднее же А. Б. Д. Каренира, ибо она взяла инициалы рода мужа, стала женой человека из рыцарского Дома, об этом нам точно известно. Встретила она его в Тяжелых горах, где этот необычный и, видимо, искренне любивший ее мужчина (совсем еще ныне не старый и, насколько мне известно, вполне здоровый) по каким-то причинам оказался. Вот, собственно, и все, госпожа, что нам точно известно, и я скажу даже больше: вся остальная часть этой истории в моих глазах — громбелардско-дартанская легенда, полная вымысла и недоговорок. Прежде всего должен отметить — ваше высочество знает об этом, впрочем, лучше меня, — что история похищения прекрасной сестры Байлея, ее благородия А. Б. Д. Лейны, высосана из пальца. Совершенно невозможно, чтобы женщина из такого рода вдруг просто так исчезла, увезенная кем-то куда-то. Это один из самых известных Домов Роллайны… и, прошу простить, но я снова ловлю себя на мысли, что ты, княгиня, знаешь об этом в сто раз лучше меня. Когда-то это была очень громкая история в Роллайне, настолько громкая, что о ней услышал даже зарывшийся в свои книги лох'агар, покинувший ненадолго свою келью… Тогда рассказывали самые разные вещи, и из всех слухов больше всего похожим на правду — ибо я немного знаю Дартан — кажется мне то, что ее благородие Лейна сплела некую интригу вместе со своим любовником, как я слышал, и в самом деле высокопоставленным офицером гвардии, и, видимо, на самом деле куда-то с ним сбежала… Прости меня, ваше высочество, но рассуждения подобного рода никогда меня особо не увлекали, так что ничего не могу больше сказать, поскольку ничего больше не помню. Но мне еще кажется (клясться не стану), что исчезновение Лейны не получило объяснения и по сегодняшний день. Далее: в свете того, что я уже сказал, поведение имперских гвардейцев меня не удивляет — ни к чему укоризненно качать головой, ибо это была, похоже, какая-то разбойничья банда. Тебе, госпожа, не меньше меня известно, что за десятую часть подобных поступков все эти солдаты были бы изгнаны из легиона, а некоторые угодили бы прямо на виселицу. Теперь, может быть, пора наконец сказать о том, чего ты, княгиня, можешь не знать, а именно, о Дорлане-посланнике и его разговоре с Брулем. Оба мудреца Шерни, несомненно, вели определенный спор между собой, но как их встречу, так и саму суть спора твой летописец описал искренне и приложив все усилия… хотя я понять не могу, на чем он, собственно, основывался. Обоих великих посланников нет в живых, свидетелем же их последнего разговора был, в лучшем случае, старый замок шергардов, что действительно может соответствовать истине — из письма вашего высочества я понял, что летописец добрался до его благородия Байлея. Тому же, даже если он о многом умолчал, а может быть, даже по каким-то причинам лгал, вовсе незачем было выдумывать о руинах шергардов (достаточно многочисленных в Ромого-Коор). Однако меня несколько удивляет, что Бруль уже тогда думал о слиянии Лент Алера с Полосами Шерни, — не кажется ли тебе, ваше высочество, что летописец мысленно воссоздал эту историю, опираясь на более поздние события? А знал он о них из самого достоверного из всех возможных источников — от главной героини этих событий, ее высочества Верены… Впрочем, должен признать, что все мотивы Бруля, представленные так, как представил их твой летописец (а я включаю сюда и свои собственные, слишком поспешные суждения), кажутся мне сегодня несколько надуманными, несомненное же безумие великого посланника ничего тут не объясняет.
В завершение, ваше высочество, скажу еще о других историях, записанных в этих двух больших томах. Вне всякого сомнения, там немало событий, которые происходили главным образом в воображении твоего летописца, — и все же я готов встать на его защиту. Ибо мне кажется, что, если не считать истории, описанной под заглавием «Черные мечи», и если учесть то, что я говорил о мотивах Бруля, все остальное вполне могло иметь место. В целях изложения (ты ведь требовала, чтобы история жизни Охотницы была изложена по образцу древней армектанской саги) трудолюбивый и знающий свое дело летописец должен был представить себе многие события, но они кажутся достаточно правдоподобными. Так что не стоит спорить из-за слов, которые твоя знаменитая уже при жизни подруга высказала кому-то с глазу на глаз. Не стоит также гадать, удалось ли по страшным находкам в селении Овраг узнать всю правду или же лишь нечто на нее похожее. Независимо от любых сомнений, княгиня, — в том числе самых существенных, которые я вашему высочеству представил, — мы имеем дело с бессмертной громбелардской легендой, величайшей из всех, о которых слышали Тяжелые горы. Легендой, которая теперь, благодаря твоим стараниям, живет не только в устных преданиях, но и увековечена в этих двух книгах.
Будь здорова, повелительница мира, и не забывай о старике с кривым лицом, который всегда тебе благодарен и в меру своих сил поспешит на твой зов, когда в нем возникнет нужда.