Громкие убийства
Шрифт:
Второй взрыв прогремел сильнее первого. Александр II и его убийца были смертельно ранены: и тому и другому оторвало ноги. Они сидели почти рядом друг с другом на снегу, опершись руками о землю и прислонившись спинами к решетке канала. Окружающие были до того растеряны, что своевременную помощь царю никто не оказал. Некоторое время к Александру вообще никто не приближался. Затем к нему подбежали возвращавшиеся с парада кадеты, жандармский ротмистр Колюбакин и третий террорист – Емельянов, державший под мышкой бомбу, которой ему воспользоваться уже не пришлось. Подбежавшие перенесли царя в сани. Когда кто-то предложил внести монарха
Интересно, что незадолго до рокового покушения царь заказал одному из знаменитых в то время художников свой портрет в полный рост. Мастер изобразил монарха во всем его величии, но, как говорится, немного переусердствовал: холст оказался мал, и ноги царя до колен не уместились на картине, так что это полотно явилось своего рода предзнаменованием.
Ротмистр Колюбакин поддерживал царя в санях, в которых он едва умещался. Александр был наполовину гол: его одежда сгорела или была сорвана взрывом. Правая нога его была оторвана, левая раздроблена и почти отделилась от туловища. Кроме того, царь был ранен в голову. По дороге Александр якобы пришел в себя и, открыв глаза, спросил: «Ты ранен, Колюбакин?»
По-прежнему охваченные паническим страхом и перепачканные кровью люди, засучив рукава, как мясники на бойне, на руках внесли царя во дворец. Толпа выломала дверь дворца. По мраморным ступеням лестницы, затем по коридору умирающего царя пронесли в его кабинет.
Императора положили на диван, который от стены передвинули к письменному столу. Он был без сознания.
Фельдшер Коган в растерянности прижал артерию на левом бедре царя.
Доктор Маркус заглянул в медленно раскрывавшийся окровавленный левый глаз умиравшего и, лишившись чувств, упал на стул. За дверью послышались быстрые тяжелые шаги. В комнату вошел лейб-медик Боткин, но и он был не в силах изменить ситуацию: Александр II умирал.
В кабинете собрались все члены царской семьи, будущие цари Александр III и Николай II, главные сановники государства, пришел духовник. Неожиданно вбежала полуодетая княгиня Юрьевская, жена Александра II. Она упала на распростертое тело мужа и, покрывая его руки поцелуями, зарыдала: «Саша! Саша!» Начали плакать и великие княгини.
После взрыва, в результате которого царь получил смертельные раны, прошло 45 минут. Прибыл градоначальник и во всех подробностях рассказал о случившемся. Наследник престола подошел к лейб-медику и осторожно спросил: «Есть ли надежда?» Боткин отрицательно покачал головой и проговорил: «Тише! Государь кончается».
Собравшиеся в кабинете тесным кольцом окружили умиравшего. Глаза царя были открыты, но уже ничего не выражали и безучастно смотрели в пространство. Боткин послушал пульс Александра, кивнул головой, отпустил окровавленную руку и твердым голосом объявил: «Государь император скончался».
Княгиня Юрьевская побледнела и с криком рухнула на пол. Остальные опустились на колени.
Убийство знаменитой революционерки
Политическая карьера Розы Люксембург началась в Варшаве, где особенно сильны были революционные настроения. В конце XIX века Польша, как известно, входила в состав Российской империи, и поляки готовы были в любой момент спровоцировать вооруженные выступления против русской государственности. Не случайно в 90-е годы XIX столетия большую популярность приобрели политические кружки, в которых тайно изучалась подлинная история Польши.
Еще в гимназические годы Роза, как и многие молодые люди в те годы, регулярно бывала на занятиях кружка Архангельского, хотя его членом так и не стала. Повзрослев, молодежь обычно оставляла эти опасные увлечения, однако Роза избрала революционное дело в качестве своей основной профессии. Такой рискованный выбор полностью соответствовал ее непростому характеру: с детства она отличалась болезненным самолюбием, упорством и проявляла неплохие способности в общественных науках. Она обладала редким талантом безошибочно ориентироваться в настроении масс, умела усмотреть главные тенденции в политическом движении и благодаря своим журналистским способностям прославилась как яркий агитатор и публицист.
Роза родилась в патриархальной еврейской семье. Ее родители самозабвенно любили своих детей, ставших для них смыслом существования. Роза была младшим ребенком в семье, к тому же не совсем здоровым: у девочки был врожденный вывих тазобедренного сустава. Продолжавшийся до десяти лет костный процесс приносил Розе немалые страдания, на долгие месяцы приковывая ее к постели. Избавилась она от болезненного состояния только в юности, однако хромота осталась на всю жизнь. Для того чтобы скрыть этот недостаток, Роза носила специальную обувь. Ходить ей приходилось медленно, иначе недуг становился заметным.
На протяжении некоторого времени после окончания Розой гимназии ее родителям удавалось оберегать дочь от политической деятельности. В надежде на то, что девочка увлечется искусством, специально для нее наняли учителя музыки.
Но Роза продолжала строить честолюбивые планы, связанные с политикой. Друзья-революционеры не заостряли внимания на ее физическом недуге, который доставлял девушке немало душевных страданий. У них была единая высокая цель, которая своей значимостью затмевала разные бытовые мелочи.
В конце 1880-х годов перед многими нелегальными революционными группами встала проблема выбора дальнейшего пути. Террор себя не оправдывал, так что борьбу за власть необходимо было вести законными методами. Роза примкнула к революционному движению как раз в период наивысшего накала антитеррористических выступлений. Она заняла сторону тех, кто выступал за пропагандистскую, агитационную деятельность.
Однако террористы не торопились сдавать свои позиции и продолжали вести борьбу теми же методами, подвергая своих товарищей по партии арестам и гонениям. Так, чтобы избежать ареста, в 1889 году Роза вынуждена была эмигрировать в Швейцарию.
Годы, которые Люксембург провела в этой стране, были самыми счастливыми в ее жизни. Именно здесь родились у нее восторженные строки: «Если мне когда-нибудь захочется снять с неба пару звезд, чтобы подарить кому-нибудь на запонки, то пусть не мешают мне в этом холодные педанты и пусть не говорят, грозя мне пальцем, что я вношу путаницу во все школьные астрономические атласы». Такой взрыв романтизма был вызван не только успешным началом политической карьеры, но и, конечно же, любовью.