Громовержец. Битва титанов
Шрифт:
Скил кошкой вскарабкался на самый верх мачты. Замер.
— Ну что там?
Своим глазам Жив не доверял. Обошли вокруг всего острова — на всякий случай, ежели и прибило куда-то струги Ярины, так сюда, а нет, придется в открытое море идти. И вдруг точки какие-то черные — мурашки в глазах. Яриных струга два… А точек три почему-то. Ничего не понять.
Скил не отзывался, все всматривался. Уже выполз изнутри брат Дон, попробовал подняться на ноги, зашатался, но устоял, превозмог себя.
— Чего ждем? Что случилось?! — поинтересовался мрачно.
Скил
— Надо в море идти, — проворчал Дон. — Мне в море легче. И Яра твоя там, не иначе.
Где была любимая, лада, одни боги ведали. И потому Жив не ответил. Дождался, пока спустится Скил.
— Три паруса, три струга, — доложил тот, больше ничего различить не могу, обломки какие-то, мало ли что волной прибьет. Берег плохо видно, далеко мы…
Скил отошел от ран и ушибов, воспрял телом. Но дух его был мрачен, подобно мрачному серому зимнему морю. Скил скучал по оставленной вдовушке и не понимал нерешительности княжича: не хочешь драться за место под солнцем, нечего было других баломутить, с места срывать.
Жив размышлял недолго.
— Передать на второй струг — идем к берегу, быть наготове! — приказал он. — А ты, брат, — кивнул он Дону, — иди вниз, мало ли что!
Дон усмехнулся, привалился к мачте. И крикнул сотнику, помогавшему ему выбраться наверх:
— Вот что, друже, тащи-ка сюда мечи мои и доспех… да еще корчагу с медом не забудь!
— Безумец, — растерянно прошептал Жив. Он был словно в тумане, рассудок заставлял его принимать решения, не противоречащие смыслу, но сердце, душа, мысли — все было далеко-далеко отсюда, там, с Ярой. Нет, не для того он выручил ее из темницы, назвал женою своей, чтобы потерять вот так, глупо и нелепо.
Струги развернулись. Пошли к Скрытню. Благо ветра полнили тугие паруса и гребцы могли передохнуть — кто знал, что их ждет. Каждый сидел, проверял свое оружие, крепил ремни — ежели бой, один незатянутый слабый ремешок может жизни стоить. Кто не знал этого, тем подсказывали сторукие-сотники, хотя и были без сотен своих, дай Бог, каждому по пять-шесть воев доставалось, да и те или княжичи темничные, или стражи беглые с во-ями опальными. Хотт знал цену и тем и другим, потому больше полагался на себя, наводил лезвие меча, напевал под нос что-то.
— Для погони маловато их, — вслух рассуждал Дон, — непонятно, три струта против пяти, да считай островных еще, только на верную смерть можно посылать. Нет, то не княжья погоня. Скорей, два струга наших, беглых, а один еще прибился, может, кто под шумок сам бежал в вольницу Скрытненс-кую!
Рассуждал Дон толково. Но Жив его не слушал.
А когда подошли ближе, понял — не беглые то струги, большие. Значит, все-таки погоня, ибо у иных таких стругов быть не может, княжьи, Кроновы, отцовы! И снова припомнилось, гвоздем в сердце, ножом: «Ты верный… ты не предашь!»
Жив стоял на носу, разрезающем волны. Стоял окаменевшим изваянием. Вглядывался. И начинал видеть, начинал понимать, что творится.
— Да там же бой идет, силы небесные! — не выдержал Скил. — На три часика всего их оставили-то,
— А ну, на весла!!! — приказал Жив, да так, будто громом ударило сверху.
Струги пошли быстрее, казалось, они и волн не касаются. Но Жив нервничал, рвущееся из груди сердце обгоняло струги, обгоняло ветер. Там дядька! он его бросил так беспечно, так небрежно, обидел! а теперь… теперь его и в живых-то, может, нет!
Паруса княжьих стругов вырастали на глазах, багровели в вечернем небе. А на берегу творилось неладное: ни звука не доносилось оттуда, но по движению людскому, по многим телам, сгрудившимся в кучу, таким крохотным отсюда, по тусклому блеску шеломов, по вспышкам огня, по сыпящимся с гор каменьям и мельтешению воев за грядой Жив знал — сеча нешуточная, такой еще на Скрытне не бывало.
— Прибавь ходу! Давай, браты, давай!!! А еще видел он, что вой княжьи, отцовы со всех трех стругов готовятся к высадке, но судна ведут к берегу тихо, чтобы не побить о камни, не посадить на мель — и не летят в них валуны, нет отпора. Что ж там случилось?! Жив стыл на ветру, не оборачивался.
Заметили их поздно, не ждали врага с моря.
— К бою!!! — взревел Жив.
Осталось совсем немного. Уже лучники привалились к борту. Посыпались стрелы с горящей паклей. Занялись паруса.
— Вперед, браты!!! — выкрикнул вдруг Дон. И сам подбежал к носу, вскинул меч.
Копья и дротики, летящие с княжьего струга, разбивали щиты, валили людей. Но было поздно. Со всего ходу их струг ударил носом в борт княжьего, затрещали, заскрипели бревна, качнулись мачты, пуще прежнего загудело пламя в парусах. Десяток багров огромных впились крючьями в доски… Жив первым прыгнул через борт, на лету разрубая княжьего дружинника, посмевшего выставить копье. В несколько мановений ока расчистил он место вокруг себя — только полетели в стороны срубленные руки, головы.
Дон прыгнул следом — бледный, в окровавленных повязках, всклокоченный, с горящими глазищами — и оттого вдвойне страшный. За ними на палубу незванного гостя повалили Хотт с Оврием, другие сотники, княжичи младшие, вой — накопилось в них многое, отчаянное и злое, в сечу бросались будто соколы на стаю уток серых. Было их меньше втрое. Но казалось, нет им конца и краю.
— За свободу нашу! — орал Свенд. Пальцы его перебитые туго стягивали ремни. Дрался княжич свет-лоусый хлеще здорового. — За правду!
— Орр-а-а!!! — кричали нападавшие.
— О-ор-р-раа!!! — кричали Кроновы люди. Рубились отчаянно, не глядя на огонь бушующий, на рвущиеся снасти, на падающую мачту, осыпающую всех без разбору горящими угольями… Теперь никто бежать не хотел. Да и куда бежать?!
Уже столкнулись бортами еще два струга. Началась и на них сеча. Занялся огонь, бросая трепещущие отсветы на вечерние полутемные небеса… Третий струг княжий подходить близко не решался, огонь мог перекинуться и на него. Шел он к берегу, теперь уж не добивать беглецов-островитян, а хотя бы забрать своих. Только и там сеча не скончалась. Подмога с долин поспела вовремя, уравняла силы.