Громыко. Война, мир и дипломатия
Шрифт:
Следующий этап нашей истории — встреча Рузвельта, Черчилля и Сталина в Тегеране в конце 1943 года. Громыко на ней не было, но именно там Сталин сказал Рузвельту, что доволен работой советского посла. Нет, советский руководитель не упускал возможности показать, что был прав, назначая нашего героя. И Рузвельт в ответ только кивнул головой, согласившись с мнением Сталина. Теперь скрытый спор по поводу Громыко отошел в прошлое, и надо было, пока не поздно, заняться урегулированием возможных послевоенных противоречий, которые, как все понимали, приближались с той скоростью, с какой продвигалась
Первоначально в планах Рузвельта местом встречи (причем без Черчилля) фигурировала Аляска, однако Сталин не хотел уезжать из Москвы столь далеко. 25 октября 1943 года он принял в Кремле Государственного секретаря США К. Хэлла и министра иностранных дел Великобритании А. Идена. Сталин предложил, что, быть может, следовало бы отложить встречу руководителей трех держав хотя бы до весны. Все понимали, что оттяжка переговоров еще больше осложнит ситуацию.
Первым возразил Хэлл, заявив, что, по мнению Рузвельта, сейчас самое подходящее время для встречи, так как если она не состоится, народы союзных стран будут глубоко разочарованы. Встреча должна закрепить единство трех великих держав, это обеспечит дальнейшее сотрудничество в войне и в послевоенный период.
Более того, продолжал Хэлл, существует опасность, что если ждать окончания войны, то «народы во всех демократических странах разбредутся в разные стороны, разногласия их усилятся», чем «воспользуются различные элементы и отдельные представители общественных групп, также и некоторые личности».
Все было высказано достаточно откровенно: у Москвы не было лучшего союзника, чем Рузвельт, поэтому нечего ждать, что его возможные преемники будут проводить такой же курс.
Но у Сталина на первом плане стояли военные проблемы, в том числе и открытие второго фронта. Он ничего не обещал, только заметил, что внимательно изучит этот вопрос.
Хэлл понял и заметил, что, «хотя он и президент Рузвельт считают такую встречу важной, они, конечно, понимают, что приоритет должен быть отдан задачам ведения войны». Однако он настаивал, чтобы на данной конференции была подписана Декларация четырех.
Сталин снова сказал, что подумает. Он понимает необходимость встречи трех лидеров, но все его внимание сосредоточено на фронтах, где Красная армия проводит важные операции. По его мнению, необходимо использовать возможность нанести серьезное поражение германским армиям. Соотношение сил сейчас в пользу Красной армии, у нее есть резервы для ведения долговременных операций, а у немцев их уже нет.
Другими словами, он показывал, что без решения главной для СССР проблемы — «избавиться на длительное время от германской угрозы» — ему будет трудно говорить об ином.
Чего же хотели союзники? Ни более ни менее, как создать в Центральной и Восточной Европе федерации малых и средних государств. Однако Молотов отверг эту идею, она напоминала о «санитарном кордоне» 20—30-х годов, запирающем СССР.
30 октября гостей пригласили в Кремль на торжественный обед. Здесь Сталин преподнес американцам приятный сюрприз, благодаря чему получил весомое преимущество на будущих переговорах «Большой тройки». Вот как вспоминал об этом переводчик Сталина:
«Собеседники немного помолчали, занятые каждый своими мыслями. Тут я заметил, что Сталин наклонился в мою сторону за спиной Хэлла и манит меня пальцем, Я перегнулся поближе, и он чуть слышно произнес:
— Слушайте меня внимательно. Переведите Хэллу дословно следующее: Советское правительство рассмотрело вопрос о положении на Дальнем Востоке и приняло решение сразу же после окончания войны в Европе, когда союзники нанесут поражение гитлеровской Германии, выступить против Японии. Пусть Хэлл передаст это президенту Рузвельту как нашу официальную позицию. Но пока мы хотим держать это в секрете. И вы сами говорите потише, чтобы никто не слышал. Поняли?
— Понял, товарищ Сталин, — ответил я шепотом.
Пока я переводил слова Сталина, стараясь с предельной точностью воспроизвести их на английском языке, Сталин глядел в упор на Хэлла и время от времени кивал головой в подтверждение.
Видно было, что Хэлл чрезвычайно взволнован тем, что услышал. Американцы давно ждали этого момента. Теперь правительство США получило от главы Советского правительства официальное заявление по столь важному для Вашингтона вопросу, конечно, в строго конфиденциальном порядке…
Это сообщение прямо-таки преобразило Хэлла.
В своих мемуарах Хэлл рассказал, что на рассвете, заехав в “Спасо-хауз” по пути в Центральный аэропорт, он успел составить президенту Рузвельту телеграмму, разделив ее из предосторожности на две части. Первая часть была отправлена шифром военно-морского флота, вторая — армейским шифром. Американцы опасались, что какой-то из этих кодов раскрыт вражеской контрразведкой.
Текст телеграммы был уже после войны опубликован госдепартаментом США. Вот как выглядела эта депеша, отправленная посольством США из Москвы с двухдневной задержкой (возможно, американцы боялись посылать телеграмму, пока Хэлл не доберется до безопасного места):
“Секретно. Срочно Москва, 2 ноября 1943 г.
Строго секретно только президенту от Хэлла, Лицом, пользующимся наибольшей властью, мне передано в строгой тайне сообщение для вас лично. В сообщении содержится обещание выступить и помочь нанести поражение врагу. Дополнение в другой шифровке”.
Вторая половина телеграммы, отправленная, как уже сказано, другим шифром, гласила:
“Секретно Москва, 2 ноября 1943 г.
Без номера. Строго секретно только президенту от Хэлла. На Дальнем Востоке после поражения Германии (этим заканчивается сообщение, содержащееся в другой шифровке). Прошу радировать подтверждение получения мне в Каир”.
Одновременно Хэлл отправил и вторую телеграмму, где речь шла о перспективе встречи Сталина с Рузвельтом и Черчиллем. Хэлл информировал президента, что Сталин совершенно твердо решил не ехать в Басру. Поэтому Хэлл советовал Рузвельту еще раз рассмотреть вопрос о Тегеране, ибо согласие на проведение конференции в этом городе представляет единственный шанс для встречи.
Телеграмма Хэлла, видимо, сыграла свою роль, так как вскоре президент Рузвельт дал согласие на встречу в иранской столице» {119} .