Гроссмейстерский балл

Штемлер Илья Петрович

— Понимаю, — еще раз проговорил Трофимов для прочности: ему показалось, что Липкин не поверил.

Липкин притих, сложил на животе руки и принялся покручивать большими пальцами, обиженно поглядывая на Трофимова.

Вошел Лузгин. Надо ожидать, что сейчас появится Терновский. Все, как всегда; появился сосредоточенный Терновский.

Здоровяк Ломидзе кричал энергетику Михайлову:

— Не успеешь, генацвале! У тебя еще кабеля нет. Когда будет, я тебе вырою траншею. Какую хочешь! Как отсюда до Мадрида! Хочешь?!

Михайлову до Мадрида не

надо. Ему надо до котельной. Вероятно, это трудней, чем до Мадрида. У Михайлова недоверчивый вид. Ломидзе расстраивается и что-то шепчет по-грузински. Хорошо, что никто не понимает. А может быть, плохо? Может быть, он читает строфы Руставели, кто знает?!

— Борис Лазаревич, когда будет кабель? Мы заказали на прошлой неделе пропитанный. Вы задерживаете.

Липкин глянул на Михайлова.

— Я задерживаю?! Я, молодой человек, задерживаю только себя на этом заводе! Ваш кабель на товарной станции. Торопите бухгалтерию. Скажите им, что они будут платить штраф…

Обычная обстановка. Думали о разном… Есть слухи, что Корнев хочет освободить Лузгина от должности главного технолога. И даже подбирает кандидатуру «на стороне». Впрочем, директор этого не скрывал. Последнее время многие вопросы по отделу главного технолога Корнев решал сам. Так, он уволил двух технологов без согласования с Лузгиным. На их место взял двух парней, так же не согласовав с Лузгиным. Нетактично?! Возможно! Причем уволил не «по собственному желанию», а «как не справившихся с работой». Это было внове! «Черствость!», «Принцип!», «Страх нагоняет», «Правильно, нечего там», «Новая метла», — шептались по углам и жевали пирожки.

Корневу некогда задумываться над этим. Он приходит на завод к восьми утра и выбирается около полуночи. Трудно! Еще неизвестно, когда выйдет на работу главный инженер. Скоро два месяца, как он болен. «Дождались. Видим живого директора», — говорили в цехах. Старый появлялся там под праздники и в конце месяца, чтобы крикнуть: «Давай!» Что ж, у каждого своя метода. Свои идеи!

Идей у Корнева хватало. Однажды неделю он оставался в кабинете после работы вместе с начальниками отделов. С ними заседали какие-то молодые люди. Наутро Гена Казимировна распахивала все окна кабинета: запах табака исчезал лишь к вечеру, как раз к очередному сборищу. «В преферанс шпарят. Имущество заводское в карты тасуют…» Болтовня кончилась, когда один из «преферансистов» после продолжительного отсутствия принес лист ватмана с проектом перепланировки завода.

…Все притихли. В приемной послышался голос Корнева. Через секунду он вошел, взъерошенный и загорелый. Будто вернулся из Крыма.

— Товарищ Лузгин, сколько получает технолог Бабич?! — спросил Корнев, проходя к столу.

Лузгин не ожидал, что Корнев обратится к нему с вопросом. Он замялся.

— Не помню, Роман Александрович…

— А вы в книжке посмотрите! У вас есть такая книжка, кто сколько, — усмехнулся Трофимов. Лузгин с ненавистью оглядел Трофимова и полез в карман.

— Бабич? Бабич, Бабич… Девяносто восемь, Бабич.

Корнев

включил селектор и соединился с плановым отделом.

— Говорит Корнев. Скажите, в штатном есть единицы по технологическому отделу? На сколько? Сто двадцать и сто тридцать?! Закройте на сто двадцать, освободите девяносто восемь! Приказ подготовлю. Благодарю вас. Все!

Корнев позвонил. Вошла Гена Казимировна. Сухонькая, подтянутая, с пальцами, испачканными чернилами.

— Гена Казимировна, составьте проект приказа о повышении оклада технологу Бабичу. Сто двадцать. С сегодняшнего дня.

Секретарша вышла.

Это произвело впечатление. Обычно вопрос «повысить» решался месяцами и годами. С бесконечным согласованием, нажимом, утряской, перетаскиванием из отдела в отдел лимитов и сладким шепотом на всех этажах, где есть площадки с красными табличками «Курить здесь!». Но чтобы так, сразу?! И дело не в сумме, дело в подходе!

Лузгин сопел. Он это расценивал как еще один вызов. Сразу! Не посоветовавшись с руководителем отдела. И за что?! Мальчишка работает в отделе несколько месяцев. Ладно, я еще отыграюсь. Семерых директоров пережил Лузгин. Встречал и провожал. И восьмого провожу. Я тебе еще покажу, кто такой Лузгин…

— Возьмите себя в руки, — усмехнулся Трофимов. — Не завидуйте Бабичу. Нехорошо…

— Отвяжитесь от меня! — крикнул Лузгин. Получилось громко. Корнев вскинул глаза. Трофимов принял индифферентную позу. У него с Лузгиным старые счеты. Сколько крови ему попортил Лузгин?! Сплетни в каждом отделе. Сплетни и зависть. Ох, эта проклятая зависть…

Трофимов поднял отдел. Он проделал огромную работу. Навел порядок в чертежном хозяйстве, составил дельный инструктаж по приемке материала от разработчиков, сколотил толковый коллектив. А скольких трудов ему стоила организация экспериментальной группы со своей технической базой? И вообще — он работал! Ломидзе говорит; «Как ишак». Что ж, он прав! И было обидно уходить с завода из-за Лузгина. А ушел бы, если бы не приход Корнева. Вовремя появился этот Корнев. Во всяком случае, для Трофимова.

— Вы что-то сказали? — спросил Корнев.

— Я? Ничего, — ответил Лузгин.

Какие насмешливые глаза у всех! Почти у всех! Особенно ехидно смотрят те, кто сидит ближе к дверям. Подхалимы! Лузгин разозлился:

— Думаю, не очень ли поспешно? Насчет Бабича.

— Я сегодня именинник из-за вашего Бабича, — произнес Корнев, — Вы видели его технологическую рекомендацию на генераторную группу? А приспособление для оптической юстировки? Видели?!

— Я подписывал чертежи, — ответил Лузгин. — И полагаю…

— Если бы вы после подписи на чертежах потребовали повысить Бабичу оклад, я бы понял, что вы не только подписываете, чертежи, — сухо сказал Корнев.

— Бабич работает несколько месяцев. На эти деньги можно пригласить опытного технолога, — не отступал Лузгин.

— Государство оплачивает не штаны, протертые в кресле, а стоящие мысли. — Корнев встал, давая понять, что вопрос исчерпан.