Гроссмейстерский балл
Шрифт:
У Левки были грустные глаза. Черные и очень грустные. Он вошел в троллейбус.
Филипп остался один.
Рябчиков искал наряды. Он просмотрел все ящики верстака. Пусто. Надо спросить у бригады. Заговорить с ребятами Рябчиков не решался: бригада не знала об этих нарядах, и не надо ей знать. Но другого выхода нет. Сто пятьдесят рублей на улице не валяются… «Понятия не имеем. По чужим верстакам не лазаем». Даже не поинтересовались, что за наряды.
К Рябчикову подошел настройщик Шульгин, лысый
— Кончай волынку, Рябчик. Не зарывайся.
— А что?!
— А то… Рекламация пришла из Игарки. Начальник цеха приказал ремонтировать за счет бригады.
— А я при чем?
— А при том. Станция твоя… Днем ты пресс-форму для инвалидов организовываешь, а ночью станцией занимаешься. А какая работа ночью?
— Известное дело! Брак производства — сплошные девочки, — попытался отшутиться Рябчиков.
Никто не засмеялся. Бригада молчала.
— Поменьше остри, — сказал Шульгин. — Начхать нам на твои дела, но с какой стати мы должны расплачиваться за твои грехи?!
— Почему начхать?! — возмутился Степа-носорог. (У него на носу вскочил прыщ и затвердел. Оперировать Степа боялся.) — Днем он срывает с инвалидов халтуру, вечерами гонит брак на наш счет. Еще и сверхурочные получает. Пристроился!
Надо сглаживать углы. Завидуют! Лучше всего уйти и переждать, пока не утихнут страсти. Испытанный способ… Но куда все же делись наряды?
— Так что не зарывайся, Рябчик. Учти! Плохо будет, — произнес Шульгин, возвращаясь к своему месту. — А в верстак, кроме твоего «компаньона», никто не лазил.
…«Компаньона» Рябчиков застал на площадке перед конструкторским отделом. Маркелов затачивал карандаши. Рябчикову показалось, что Маркелов растерялся. Главное в профессии маклера — нахальство!
— Гони наряды!
— Какие наряды?
— Я заточу карандаши, а ты сбегай. Я подожду.
— Они у Терновского.
Рябчиков присвистнул и удивленно уставился на Маркелова. Его полные губы раздвинулись, брови чуть приподнялись. Лицо выражало растерянность и злость.
— Ты что, шутишь с этим?!
— Понимаешь, я хотел…
— Меня твоя политика не интересует, — прервал Рябчиков. Он догадался, в чем дело. — Чтобы через час были наряды. Сегодня срок сдачи… Или мне придется рассказать о том, чем ты занимался последние дни. Почему завалили ПОА.
— Шантаж?
— Предупреждение. — Рябчиков смотрел в сторону открытых дверей отдела. Он видел кульманы и скользящие противовесы. — Ты заварил баланду…
— Тебе надо со мной поссориться, чтобы не платить оставшиеся деньги за пресс-форму?!
— Хотя бы и так, — усмехнулся Рябчиков. — Ты догадлив! Но клянусь, лучше бы я тебе их заплатил, чем… Ладно, на худой конец и это неплохо. Я человек не щепетильный.
— Это верно. В основном ты подлый!
Рябчиков перевел взгляд со скользящих противовесов на Маркелова. Он не на шутку разозлился. Какое нахальство! И кто
— Хлопец! Я честный предприниматель. Я дал тебе работу, и ты неплохо заработал бы. Бы! Понятно? Но я не вор и не лазаю по чужим ящикам в поисках улик против бывшего товарища. О какой подлости идет речь?! В моих жилах течет благородная кровь. Мой дедушка был коммерческим директором аптечных складов Корша в Петербурге. Так вот: или, или. Или ты вернешь мне краденые наряды, или я шепну о тебе пару слов. И без всякого сожаления. Притом я вынужден это сделать. Теперь! Сам виноват…
Стас кормил рыб. Зотов проверял датчик на вибростенде. Кудинов склонится над какой-то схемой и втихаря клеил марки на профсоюзный билет. Это можно было делать открыто. Надо знать Кудинова. Никто его не может ни в чем упрекнуть. Исполнительный работник. Ничего постороннего, боже упаси…
Ну, а Стас все кормил рыб. Три пузатые вуалехвостки и два телескопа — весь ихтиологический музей. У одной пузатой вуалехвостки рваный плавник. Работа меченосца. Рыбы хватали «продукты» и, вильнув хвостом, ныряли. Однообразное занятие…
Иногда Стас развлекался. «Терновский!» — кричал он. Кудинов бросал профсоюзный билет в предусмотрительно выдвинутый ящик стола, хватал паяльник и страстно впивался в схему. Общее веселье не смущало Кудинова. Главное — не видит шеф.
— Он понимает, что мы порядочные люди, — уточнял Зотов.
…Убаюкивающе жужжит вибростенд. Этот звук успокаивает Кудинова, и он продолжает тихо бунтовать. Теперь он читает книгу, упрятав ее в выдвинутый ящик.
Зотов уменьшил амплитуду. Вибростенд притих, и стало слышно радио. Мужской голос читал доклад. Зотов сделал громче: «Плохие машины и негодная продукция — это не техническая отсталость, это расхлябанность, безответственность, полное забвение интересов дела…»
— Кудинов, послушай! Ты работник ОТК. Это тебя касается, — сказал Зотов.
Кудинов махнул рукой, глядя в выдвинутый ящик.
— Я не партийный.
— А кто ты?
— Сочувствующий.
— А когда распределяли жилплощадь, ты в партком бегал.
— То — другое дело.
Стас молчал. То ли слушал, то ли думал о чем-то. Он бросил всю корку в аквариум. Рыбы смешно тыкались тупыми носами о корку…
— Знаешь, Кудинов, мне сейчас вдруг захотелось поднять этот аквариум и опустить тебе на голову, — вдруг произнес Стас. — И не просто опустить, а с небольшим усилием!
— Что вы ко мне прицепились?!
— И главное, — продолжал Стас, — главное, никто и не заметит, что Кудинов сыграл в ящик. Что нет больше Кудинова. Ладно, живи, черт с тобой!.. Как у тебя со здоровьем?
— Не жалуюсь, — покорно ответил Кудинов. Он не понимал, к чему этот разговор.
— Не жалуешься?! Был такой физик-теоретик де Бройль. Ему бы твое здоровье. Или живет одна девушка по имени Оля. Ей бы твое здоровье… Человечество наверняка не проиграло б.