Грот афалины (илл. В. Барибы)
Шрифт:
— Чжан — это кто? Настоящее имя или выдуманное?
— Не знаю. Он китаец, сейчас ранен в ногу, из квартиры не выходит.
— Адрес!
— Не знаю. Оба раза мне завязывали глаза, даже ночью. Долго водили, морочили — вправо, влево, вверх, вниз…
— А если мы иголочек под ногти загоним тебе? Не много, по одной на каждый пальчик. Вот такеньких! — развел офицер пальцы сантиметров на десять… — Говори правду! — прикрикнул он.
— Я и т-так… правду… — Пуол скрежетнул зубами, сдерживая дрожащий плач. — Я еще ничего не знаю! Меня никуда не допускают! Задание испытательное давали…
— Денег хочешь заработать? Ты можешь
Пуол зажал ладони между коленей, сгорбленно качался, словно собирался упасть под стол, укрыться от взгляда этого офицера, от его слов.
— Ну?!! — грозно прикрикнул офицер, и Пуол, вздрогнув, выпрямился.
— С т-таким условием… — решил поторговаться Пуол: — Вы меня сейчас т-тайком отвезете на Рай, у вас есть на чем. Мне надо выполнить задание для Чжана, а то мне не будут верить.
— Это для нас мелочь. Какое задание — не спрашиваю. Потом, если захочешь, расскажешь, — офицер наклонился над столом, еще ближе пододвинул к нему бумагу для подписи.
Пуол дрожащей рукой взял ручку… «А пусть бы спросил, какое задание! Пусть бы!.. Мне же человека надо убить… Может, самому сказать? Может, они что-либо придумают, как отвертеться от этого задания? Но что они могут придумать? И для «Белой змеи» никакого оправдания не существует. Не сделаю — самому смерть…»
Был момент, когда вставал со стула, хотел застонать: «Мама-мамочка! Зачем ты меня на свет родила?!»
Часть вторая
КОГДА ПЛАЧУТ ДЕЛЬФИНЫ
Глава первая
— Я есть итальяно… Ты меня понимаешь? Ты зови меня синьора Тереза. Хорошо? Либо донна Тереза.
Итальянка не могла и минуты помолчать. Сыпала и сыпала словами и все добивалась внимания от Янга: «Ты меня понимаешь?»
— Ты никогда не был в Рома? Нет? О, повера бомбино, бедное дитя!.. Это лучший в мире город! Какие там палаццо! Таких красивых зданий ты нигде больше не увидишь! Ну, почему ты все молчишь? Ты такой малинконико, грустный… Надо быть оттимисто! У вас тут такая природа, такой океан!
Синьора Тереза на каждом шагу восклицала: «Ой!» да «Ой!» — все чему-то удивлялась. Янг мысленно так и прозвал ее: «мадам Ой».
— Ой, мамма миа! Где у вас полдень? Там?! Ой, так у вас солнце
Янг шел впереди синьоры Терезы, нес на руках ее Тото, черную смешную косматую собачку. Из-под длинных косм Тото выглядывали спокойные и веселые глазки. За передними лопатками и по груди он был по-особому обвязан ремешком.
Когда Тото отдохнул, Янг, накрутив конец ремешка на кулак, опустил собачонку на землю. Тото побежал вперед, старательно мотая розовым язычком и тяжело дыша: душно! Каждый угол дома, каждый столб или пальму он обнюхивал, задирал ножку. Мадам Ой предупреждающе поднимала палец: не мешай, а то будет нервный.
Янг знал только таких собак, которые водились на Биргусе, и тех бродяг, которых видел возле храма. А такое диво, как Тото, видел впервые. Да и женщины такой не видел: платье белое, прозрачное, плечи совсем голые, на голове большая белая шляпа, а над белой шляпой еще одна шляпа в два раза больше — японский зонтик от солнца. Зонтик синьора держала в левой руке, а в правой пустой косматый мешок и большую сумку, похожую на кошелек. А поскольку у итальянки не было третьей руки, чтобы вести Тото, так она наняла Янга сразу, как только вышла из отеля «Белая орхидея» погулять, познакомиться со Свийттауном. Янг как раз тогда спешил с Абдуллой в порт, друг обещал поучить его коммерции — торговому делу.
«Освободишься — приходи туда!» — прокричал на прощание Абдулла и подмигнул Янгу: мол, не теряйся, от этой тетечки можно добиться неплохого приварка.
— Янг, почему ты молчишь? — прервала донна Тереза его воспоминания. — У тебя есть мама?
— Нет.
— Мадонна миа… А падре, папа?
— Тоже нет… — вздохнул Янг. «Малахольная какая-то… Чего она лезет в душу? Хочет, чтобы я разревелся на всю улицу?»
— Ой, ой! Я сразу почувствовала интуито, что у тебя что-то не так. Бель бамбино — пригожий мальчик, и такая трагедия. Так что, ты так и живешь один?
— Так и живу. Брат у меня есть, на Рае работает.
— О, Рай! Вечером я тоже еду на Рай. Целый месяц там пробуду!
Заходили в очередной магазин, и синьора Тереза широко раскрытыми глазами разглядывала черные деревянные маски с ощеренными зубами и вытаращенными глазами, примеряла бусы: «Кораллё! Кораллё!», шляпы из пальмовых листьев. Разных бус, в том числе и из черного коралла, она уже купила несколько. Совала в сумку и бамбуковые салфетки, ослепительные раковины, торчали из сумки и две маски. Продавец, видя, что она не собирается покупать у него бусы, подсунул ей игрушечный башмачок. Нажал в нем что-то, и из башмачка высунулся чертик, дико, будто у него болел от смеха живот, захохотал, башмачок задрыгал, задвигался по прилавку.
— Мадонна миа! Диаволо! Беру. Сколько стоит?
Синьора Тереза платила не торгуясь, и ее, конечно же, обманывали, беря с нее вдвое, втрое дороже. Скоро сумка ее наполнилась всякими ненужными вещами.
Дошли до базара, и донна Тереза остановилась, словно закаменела. Сколько рядов торговок! И возле каждой горы всяких овощей и удивительных, не виданных ранее плодов. Грейпфруты — с детскую голову, гроздья бананов — только вдвоем донести…
— Тутти-фрутти! Тутти-фрутти!.. — шептала она и почти дрожала от восторга. Сорвалась вдруг с места: — Коко! Коко! Какие огромные! Янг, давай выпьем сока из этого кокоса, я слышала, что это очень вкусно!