Гроза над Россией. Повесть о Михаиле Фрунзе

Алдан-Семенов Андрей Игнатьевич

— Советую отправиться в Гатчинский дворец и там дожидаться моих донесений. Для вашей охраны я выделяю казачью сотню под командой Андерса, — сказал Краснов.

— Действуйте решительно, генерал! Отныне вся Россия с надеждой смотрит на вас, каждый ваш поступок принадлежит истории, — своим излюбленным риторическим стилем произнес Керенский.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

О пророках говорят, что они люди правды.

Всякий пророк — человек крайностей. Люди вообще мало интересуют пророков,

они только отделяют правого от виноватого, добро — от зла, истину — от ложных представлений. Такими предстают они со страниц «святых» книг, но в жизни есть и другие пророки, проповедующие ложь, ненависть, насилие.

С первой минуты Октябрьской революции буржуазные пророки провозгласили, что большевизм — дьяволово учение и большевиков надо истреблять, как бешеных псов.

Новоявленные пророки подстрекали всех на борьбу с большевиками.

А революция яростно защищалась, Смольный бурлил энергией масс. Ленин взял в свои руки оборону столицы: со всех сторон стекались к нему сведения о действиях Керенского и Краснова. Сообщали солдаты, отступившие от Гатчины, рабочие с петроградских окраин, телеграфисты передавали в Смольный приказы Керенского. Ленин, приглашая к себе представителей заводов, беседовал с командирами отрядов Красной гвардии, по его распоряжению рыли окопы, готовили броневики, создавали добровольческие отряды.

В эти тревожные октябрьские дни Южаков очутился в Петрограде: минские большевики избрали его своим делегатом на II съезд Советов.

Он штурмовал Зимний дворец, присутствовал при историческом провозглашении власти Советов. А затем поступил в распоряжение Якова Свердлова, по его указанию производил аресты активных контрреволюционеров и саботажников.

Яков Михайлович знал его еще по уральской ссылке: познакомились в заштатном городке Березове. Свердлову понравился жизнерадостный студент как своей неиссякаемой энергией, так и бескомпромиссностью.

На второй день Октября Свердлов пригласил его к себе в кабинет; Яков Михайлович был чем-то озабочен.

— Вот что, Алексей, тебе не осточертело заниматься арестами? Ты же военный! Решили мы бросить тебя на борьбу с Керенским и Красновым. Отправляйся сегодня же в штаб обороны Петрограда, — поблескивая пенсне, сказал Свердлов.

— Да что вы, Яков Михайлович, я всего-навсего окопник, а вы меня в штаб. Михаила Васильевича бы туда, вот он был бы на месте.

— Какого Михаила Васильевича?

— Фрунзе. Он знаток военного дела.

— Я слышал о нем от Ильича как об интересном человеке и большом умнице. Его избрали на Второй съезд Советов, но он почему-то не приехал.

— Наверное, не смог. Дела завертели.

— Войска генерала Краснова заняли Царское Село, — вернулся к прежнему разговору Свердлов. — Поэтому и посылаю тебя в Пулково, в штаб командующего отрядами Красной гвардии Михаила Муравьева. Этот подполковник — эсер, мы ему дали большую военную власть, но за ним нужен глаз да глаз.

Южаков на попутном грузовике добрался до Московских ворот; у арки, воздвигнутой в честь победы над Наполеоном, присоединился к одному из рабочих отрядов. На его расспросы, где штаб командующего,

никто не ответил, только какой-то матрос неопределенно махнул в правую сторону. Южаков зашагал вместе со всеми под ледяным хлестким дождем.

Он видел, как рядом с пожилыми рабочими идут безусые юнцы, матросы, перекрещенные пулеметными лентами.

Южаков оглянулся: сзади, на равнине, высились дворцы, купола, кресты, шпили великого города, ставшего колыбелью революции. Того самого города, что бросил всему свету сказочной силы слова: «Мир народам! Власть Советам! Земля крестьянам! Хлеб голодным!»

Слова эти вошли в сознание простых людей не только как призыв, но и как главная цель, за которую следует сражаться и умереть или же, сражаясь, победить. Поражение означало возврат к уже невозможному прошлому. Поэтому и шли люди к Пулкову сразиться за свой собственный мир и свое житейское счастье.

На подводах ехали женщины, держа на коленях чугуны с картошкой, укутанные платками свежеиспеченные караваи, вареное мясо. Они везли пищу, состряпанную из последних скудных запасов, чтобы покормить отцов, мужей, возлюбленных. Фары обгонявших машин кидали снопы света на старые, иссушенные и на молодые, еще не успевшие поблекнуть женские лица. В пляшущем свете они казались высеченными из серого мрамора.

Склоны Пулковских высот были заняты выборгскими рабочими; на правом фланге, около деревни Новые Сузы, стояли матросы, прибывшие из Кронштадта и Гельсингфорса, на левом расположились солдаты Измайловского и Петроградского полков.

Защитники Питера строили баррикады, рыли окопы, к ним подходили все новые и новые отряды.

Южаков разыскал штаб Муравьева в маленьком домике на окраине Пулкова. На пороге его остановил матрос с черной бородкой.

— Стоп, парень! Что тебе здесь нужно? — играя темными глазами, спросил матрос.

— Из Петрограда, к командующему Муравьеву.

— А может, ты не туда залетел? Тебе не в Петропавловскую ли крепость? Морда больно буржуйская, — озоровал словами матрос.

— От Петропавловки бог пока миловал, а вот «Крестов» не миновал — в тон ему ответил Южаков.

— Значит, свой. Дыбенко я. А Муравьева сейчас нет. Я за него...

Ночь прервала сражение за Пулковские высоты, орудийная и винтовочная стрельба утихла, но мокрая мгла переполнялась иными тревожными звуками. Приглушенный говор, чавканье грязи под ногами, треск кроваво горевших костров прокатывались по ночным полям, и непрестанно шумел, усиливая тревогу, октябрьский дождь.

Никто не смыкал глаз, все смотрели туда, где в непроглядной тьме таился гигантский город.

Дверь штаба распахнулась, в комнату стремительно вошел высокий красивый человек в офицерской шинели без погон и фуражке без кокарды. Дыбенко поднялся при его появлении.

— Телефон в исправности? — спросил вошедший.

— Так точно, товарищ Муравьев, — ответил Дыбенко.

— Звони в Военно-революционный комитет. В городе вспыхнуло восстание юнкеров...

Дыбенко долго крутил ручку телефонного аппарата, надрывался до хрипоты, умоляя соединить с Военно-революционным комитетом.