Гроза школьной столовки
Шрифт:
Надя ковыряется в замке тихонько ругаясь.
– Чего стоишь, помоги лучше! – шипит недовольно, вытаскивая изрядно подпорченную и погнутую шпильку для волос, мрачно косясь в мою сторону. Сажусь рядом, разводя руками.
– Волосы тебе подержать?
– Ящик открой!
– Так ключа нет.
– Значит найди, - огрызается Гроза, вновь принимаясь ковыряться в замке, а через минуту бесплотных попыток бросается эту глубую идею, оглядывая ящик. – Может выкрутить?
– Ну, сорян, инструменты не ношу с собой, - отвечаю, на что прилетает ехидное.
– На дело шел и без инструментов?
–
– С тобой на сходку ходить, никакого толка, Еремин, - вздыхает притворно, откладывая инструменты и роясь в сумочке, будто надеясь в ворохе какой-то бабской фигни найти нужные вещи. Хотя не удивлюсь, если она сейчас оттуда достанет шуруповёрт какой-нибудь. Представив себе эту картину начинаю ржать точно ненормальный, мне в ответ прилетает по груди кулак. От неожиданности подскакиваю да неудачно, ударяясь о край стола головой.
– Ауч, - шиплю, хватая за макушку и выпрямляясь, а следом встает Надя, теперь хихикая сама.
– Вот так-то Еремин, - гогочет, тыча пальцем, - это для ускорения серого вещества в твоем мозге. Дабы идею умную подал, а не ерундой занимался.
Рюкзак свой на стол откладываю и закатываю рукава кожанки, мрачно взирая на смеющуюся девушку. Убью, честное слово. Достали уже ее шуточки на тему моего интеллекта. Надя прекращает хохотать, замечая мой мрачный настрой, делая шаг назад, прикусывая губу.
– Ладно, Еремин, - посмеиваясь произносит, выставляя перед собой руки. – Чего надулся? Подумаешь, правду сказала.
– Сейчас покажу правду, Гроза. Похороню тут среди кучи пыли. Такой слой, что менты года три копать будут, - рыкаю, вытираю ладонью грязный слой, пачкая пальцы и показывая ей. Глаза Нади округляются, стоит осознать мою мысль – стремительно бросается к столам, но в последний момент сворачивает к стеллажам. Надеется спрятаться от карающего перста между ними, однако ничто не оставит хищника в азарте при ловле жертвы. Бросаюсь следом, нагоняя уже на «детских детективах». Сегодня все символично, честное слово. Хватаю за куртку, забыв совсем о подранном линолеуме и Надиных каблуках, которые цепляются за дырку. Девушка теряет равновесие с тихим вскриком, но в последний момент успеваю обхватить е за талию, меняя положение в полете и оба приземляется на стеллаж, опасно пошатнувшийся под нашим весом. Затылок обхватить успел, не давая ударится о полку, а вот спиной Надя все же приземлилась, тихо зашипев. Откуда-то сверху падает талмуд «Война и мир. Три тома» с грохотом на пол, чудом не приземлившись мне на голову и в тишине библиотеки только наше тяжелое дыхание.
– Это… было опасно, - выдыхает, находясь совсем близко. Мои пальцы все еще сжимают ее талию под расстёгнутой курткой, сминая гладкую ткань платья. Шарф развязан, а наши губы всего в нескольких сантиметрах.
– Ага, - сглатываю, стараясь держать себя в рамках приличия. Но для начала хорошо бы отлипнуть пальцами от нее. Если бы мог. – Сейчас бы как просветился Львом Николаевичем. До конца жизни потом в городской психушке главрачу доказывал, что я - Безухов, требуя подать мне Наташу.
Это должна быть
– Еремин?
– Гроза?
На этом разговор можно закончить, потому что в следующую секунду крепче сжимаю талию, второй рукой обхватывая щеку и прижимаюсь к губам в поцелуе, забывая вообще где мы и кто. Это в сотни раз лучше нашего спонтанного поцелуя в кино, чмока в щеку при игре в бутылочку в седьмом классе и в тысячи раз круче утреннего. Игра губ без слов, в которой Надя впервые полноправная участница. Она отвечает, черт подери, еще цепляясь за мою шею, прильнув ближе, чтобы между нами совсем не осталось пространства.
Из горла доносится стон. Мой собственный. Эта девчонка мне все мозги вывернула, распотрошив извилины, ведь ни о чем кроме нее думать не могу. Пробираюсь в мягкие волосы, стягивая с нее куртку и отбрасывая шарф, углубляя поцелуй. Да тот самый, да с языком, пока она проделывает то же самое, отчего едва сами не запинаемся об верхнюю одежду на полу, стоит сделать шаг назад. Все что хочу: касаться ее, целовать. И мне позволяют скользить ладонью по спине, талии, не превышая разрешенного лимита. В ушах звон, звуки поцелуев разрушают тишину помещение, а мои губы от ее губ скользя на щеку, затем к уху, ниже на шею, ощущая сбившийся пульс.
– Макс, - выдыхает, хватаясь за мои плечи, впиваясь ногтями в ткань джемпера будто пытаясь остановить или затормозить процесс.
Не-не, Гроза, нафиг. Мы отсюда не выйдем, пока ты не скажешь правильный ответ на признание симпатии с моей стороны. Возвращаюсь к губам и снова слышу уже более настойчивое:
– Макс!
Снова поцелуй и вновь попытки воззвать к моему разуму.
– Да блин, Еремин!
Епрст, почему ты такая сложная?!
– Надя, заткнись, - выдыхаю, снова ища ее губы, однако она не дается. Отворачивая лицо, стуча по груди и шипя:
– Прислушайся, тыква ты грядочная!
Слушаю. Тихо, мирно, где-то там Митрич с Васей горькую пьют. Ловлю ладонями ее лицо, дабы больше не вывернулась, практически уже целуя, как…
Шур-шур. Хрусть-хрусть. Скряб-скряб.
Че за фигня?
Шуршащие тихие звуки откуда-то в помещении. Невольно вздрагиваю, ошарашенно взглянув на Грознову. Лихорадочно сверкающую глазами, шепнувшую припухшими губами, с которых даже помада не стерлась.
– Слышал? Говорила же!
Хрррясь – доносится звук. И мы невольно прижимаемся друг к другу.
– Это что, из подсобки? – сдавленно произношу, косясь на неприметную дверь у дальней стены в конце библиотеки. Больше неоткуда им доносится. Подходим ближе, замирая и держась за руки.
– Знаешь, закон ужастиков гласит, что нечего лазать в пустое темное помещение, если не хочешь неприятностей, - потянула Надя, невольно смотря на белую поцарапанную дверь с немного ободравшейся краской. Молча дергаю ручку, открывая со скрипом дверь. Тусклый свет проникает внутрь, выключатель не работает – закон жанра. Достаю телефон, освещаю коробки со старыми порванными книгами и делая внутрь первый шаг, чувствуя, как Надя вцепилась мне в руку.