Гроза
Шрифт:
— Ассалом алейкум, дорогие гости!
По всей степи прокатилось в ответ:
— Ваалейкум ассалом!
— Мы рады вам всем, друзья! Да никогда не лишит всевышний своих мусульман радостного расположения духа! Аминь!
Все замерли в тишине, как заколдованные, как бы прислушиваясь к протяжным отзвукам на каждое слово, долетавшим со стороны ущелья.
— Мулла Маматбай [41] имел на то желание и с благословения аллаха пригласил вас, дорогих гостей, отовсюду. И опора ислама священная Бухара и обширные земли Восточной Бухары и украшение всей земли — Самарканд услышали приглашение на этот с великой щедростью устроенный той [42] , на этот улак. И хотя причина
41
Здесь слово «мулла» употребляется как приставка при почтительном обращении в сочетании с именем собственным.
42
Той — пиршество.
— Аминь! — прокатилось по всей степи.
— Возблагодарив милость аллаха, Маматбай дал своему сыну имя Додхудай, что означает «данный богом». Благословим это имя, правоверные братья, чтобы действительно сын оказался даром божьим, пожелаем ему, чтобы жил он долго, а богатствами своими превзошел бы даже и своего доблестного отца Маматбая.
— Аминь! — Опять прогремели тысячи собравшихся и расположившихся в долине людей.
— А теперь, всадники-богатыри, мое слово к вам. Я изложу вам условия сегодняшнего праздничного улака, а вы слушайте внимательно, чтобы потом неукоснительно соблюдать изложенные условия… Тогда и для зрителей это будет красивое зрелище и вы сами получите удовольствие от состязания. И вы будете рады, и мы будем рады, и аллах будет рад. И доволен останется достопочтенный и щедрый хозяин праздника, и он же покорный ваш слуга, и он же раб всемилостивейшего и всемогущего аллаха — мулла Маматбай.
После этих слов говоривший воздел руки к небу.
По условиям, высказанным этим распорядителем в лисьей шубе и матово-серебристой чалме, устанавливались три приза: одна кобыла, один бык и один верблюд. На дранье выбрасывается туша козла. Кто из наездников отнимет его у других и донесет до установленного знака на расстоянии версты, тому и достанется приз.
Все, что говорил распорядитель, стоящий на деревянном помосте, касалось в первую очередь участников состязаний, но оказалось невозможным остановить и всеобщее возбуждение и шум. Наездники тоже пришли в возбуждение, кони их горячились. Тот конь, осажденный уздой, пятился назад, тот высоко вскидывал голову, кроме того, каждый всадник старался протиснуться поближе к чортахте. Наездники оттирали друг друга, стремясь занять положение, из которого удобнее будет поймать брошенную в толпу состязающихся тушу козла. Каждый будет стремиться поймать эту тушу первым, ловко подложить ее себе под ногу и прорываться с ней сквозь живую стену противников.
Вот двое йигитов, в светло-коричневых каракулевых шапках, в красных халатах, подпоясанных зелеными шелковыми платками, встали на краю помоста и начали раскачивать белого козла с обрезанными ногами и головой. Все наездники, держа камчу в зубах и протягивая вперед руки, рванулись к чортахте.
— Сюда!
— Сюда бросай!
— Мне бросай, долгих лет твоим сыновьям! Джигиты еще раз качнули козла что было сил и с возгласом «Аллах-и-акбар!» бросили безголовую и безногую тушу в толпу.
Козел угодил в объятия всадника на темно-сером коне. Наездник, ловко подставив грудь козлу, ударил, коня камчой. Десятки всадников спереди, сбоку, сзади, протягивая руки, голодными волками набрасываясь на темно-серого коня, начали отнимать козла. Но овладевший козлом наездник был не одинок. Впереди него другой всадник тянул за узду его темно-серого коня. Оказавшиеся по бокам темно-серого скакуна наездники не подпускали остальных. Один всадник сзади понукал коня, ударяя его камчой по крупу. Скакавший в окружении сотен коней и всадников карабаир темно-серого
Соперники тоже не бездействовали. Они со всех сторон нападали на карабаира, преграждали ему путь, протягивали руки, громко понукали своих коней, отчаянно стремились завладеть козлом.
Наконец темно-серый карабаир, собравшись с силами, резко рванулся вперед. То ли от непрестанных ударов камчой по крупу, то ли и у него взыграла душа и проснулся азарт, он, вскинув уши, оскалившись, с горящими глазами и что называется, забивая ногами гвозди в землю, пошел ломить напрямик, могуче заржал, прорвался сквозь неистово кричащую и визжащую мешанину из коней и всадников и вырвался на простор.
Зрители восторженно завопили. Они издалека подбадривали всадника на темно-сером коне, орали как могли, свистели, визжали и улюлюкали. Но если бы находиться среди зрителей, то в невообразимом гвалте и шуме можно было бы различать отдельные членораздельные слова и фразы.
— Босимбек-палван! [43]
— Жми!
— Держись, Босимбек-палван!
— Это же не кто-нибудь, а сам Босимбек-палван, прославленный Босимбек-палван на своем Байчибаре! Не родился еще тот наездник, который мог бы отобрать у него схваченного козла.
43
Палван — богатырь, силач.
— И не скоро родится.
— Так-то так. Но смотрите, сколько у него противников сегодня. Нелегко придется Босимбеку.
— Да, тут лев схватился со львами.
— Вот правильно ты сказал…
— Как мужчина сказал…
— Поглядите-ка на рыжего коня, он загородил дорогу…
— Эй, ты! Ты зачем загораживаешь дорогу! Если силен, то сумей отнять козла!
— Куда ему отнять! У Босимбека пальцы железные, руки как клещи…
— Не ругайтесь, друзья! Это же — улак, это только для сильных.
— Какой сильный не будь, а один в поле не воин.
— Да, если бы не сообщники, никакой Босимбек ничего бы не мог добиться.
— Не будь защитников, противники давно бы разодрали не только козла, но и Байчибара с Босимбеком.
— Да, они заранее сговорились…
— Еще вчера сговорились…
— На таком улаке, если не объединиться вчетвером — впятером, то и нечего делать.
— Милостью аллаха победит сегодня Босимбек на своем Байчибаре.
И правда, упорному, сильному и умелому Босимбеку-палвану удалось вырваться из толпы, прорваться из окружения отборных карабаиров, молодых текинцев, опытных и цепких наездников. Но это была еще не полная победа, а только две трети победы. Теперь Босимбеку с прижатым к груди козлом надо было уйти от погони и донести ношу до обозначенной цели. А ведь скачущие по пятам и вокруг всадники с пустыми руками не будут созерцать со стороны, как Босимбек несет к заветной черте козла. Стоит только одному скачущему достать до него рукой, вцепиться, замедлить на мгновение скачку и тотчас десятки других всадников клубком обовьются вокруг счастливчика, которому победа казалась такой близкой. Честь и ревность — вот два главных чувства, владеющих здесь людьми, да, пожалуй, доступны эти чувства и животным. Вот почему темно-серый конь под Босимбеком, хотя и был весь в мыле, собрался с последними силами и последним рывком ушел от преследующих, достиг черты. Босимбек сбросил на землю уже ненужный улак и тот шмякнулся так, что конь остановился и замер на мгновенье и только потом уж легко и грациозно понес наездника назад к помосту и к зрителям.
Тысячи зрителей кричали, приветствуя победителей (в равной степени — всадника и коня), но как бы ни кричали они, если бы их оказалось в сто раз больше и если бы кричали они в сто раз громче, все равно было бы мало, чтобы воздать должное героям улака. Их подвигом восхищались не только зрители, но и все соперники, не добившиеся успеха.
Наездники передавали усталых коней владельцам. На потных конях растягивали подпруги, и каждый владелец или конюх, отведя коня в сторону, прогуливал его, водя в поводу до тех пор, пока не обсохнет, пока не выравняется у него дыханье, пока не придет в себя.