Гроза

Сафаров Назир Сафарович

Между тем кони для второго круга состязаний уже были готовы и поджидали наездников. Тут был двойной тщательный выбор: коневоды выбирали наездников, а наездники выбирали коней. Каждый коневод мечтал, чтобы на его коне скакал опытный, а тем более прославленный наездник. Каждый наездник заинтересован в опытном, сильном и ловком коне. Но, оказывается, всего этого мало для успеха. Надо, чтобы между конем и наездником возникло взаимопонимание и установилась внутренняя связь. Конь и наездник должны слиться в одно и понимать друг друга не то что с полужеста и с полуслова, но внутренним чутьем заранее, прежде жеста и слова.

Сначала имелось в виду, что призом второго круга будет бык, но Маматбай, как видно, изменил

свое решение, и распорядитель с помоста провозгласил:

— Великодушный и щедрый Маматбай ставит призом второго круга верблюда. Пусть храбрые и сильные покажут свою храбрость и силу. Пусть конь, имя хозяина коня, а также имя наездника прославятся среди людей до Самарканда в одну сторону и до священной Бухары в другую сторону. Да удостоятся эти имена слуха самого повелителя правоверных. Пусть слава о них разнесется до самых отдаленных краев! Иншаллах!

— Иншаллах! — возревела толпа.

Снова показались на помосте те самые рослые джигиты в светло-коричневых каракулевых шапках. Они подняли большого серого козла и стали его раскачивать, собираясь бросить наездникам. Снова всадники столпились около чортахты, протягивали руки, кричали:

— Бросай!

— Мне бросай!

Но рослые джигиты играли с наездниками как кошка с мышкой, делали вид, что окончательно бросают козла, а сами не бросали его, оглядывая зоркими взглядами участников улака. Они и горячили наездников и выбирали, кому из них бросить козла и тем самым сразу же отдать ему преимущество перед другими. Нетерпеливые зрители кричали им:

— Не томите!

— Уж бросать, так бросать!

— Не задерживайте улака!

Наконец джигиты высоко подняли козла, собираясь бросить его вправо, но резко повернувшись, бросили в другую сторону. Козел полетел прямо в руки Кара-чавандозу [44] . Тот молниеносно подложил тушу себе под ногу и камчой стеганул коня.

Кругом вопили:

— Кара-чавандоз!

— Давай!

— Жми Кара-чавандоз!

Кара-чавандоз, как и Босимбек, в первом случае был окружен защитниками и помощниками. Пять тигроподобных всадников скакали справа и слева от него, конечно, он крепко держал козла, прижимая ногой к туловищу коня, и, если бы даже противники настигшего и дотянулись руками, все равно отнять козла у Кара-чавандоза было бы нелегко. Но ведь бывало на других улаках, когда преследующие оказывались сильнее и сваливали всадника на землю вместе с конем и козлом. Сейчас противники решили окружить обладателя улака плотным кольцом, чтобы не пустить его дальше, в ровную степь. Они так и сделали. Кара-чавандоз походил среди них на пробку, плавающую среди бурных волн. И хотя и от всадников и от коней валил пар, как от кипящего котла, Кара-чавандоз держался спокойно и гордо. И своего коня и самого себя он особенно не утруждал, берег силы для решающего рывка, дожидаясь подходящего момента.

44

Прозвище — Черный всадник.

Вся эта стремительно передвигавшаяся каша из коней и наездников уже значительно отдалилась от чортахты. Зрителям приходилось с напряжением вглядываться в свалку, чтобы понять, что там происходит; они обменивались мнениями о происходящем.

— А почему Босимбека не видно в круге?

— Босимбек как следует потрудился, чтобы завоевать первый приз и теперь, наверно, отдыхает.

— Нет, настоящий наездник не знает усталости. Мне приходилось видеть наездников, которые в пылу страсти и азарта продолжали борьбу с переломанной рукой или ногой.

— Ну, это неправда!

— А вот и правда!

— Эй, приятели, что же вы заладили одно и то же? Ругайтесь у себя дома, а здесь не мешайте нам смотреть.

—

Кто тебе завязывает глаза, смотри на здоровье!

Вдруг поднялся неимоверный шум и крик. Это конь Кара-чавандоза прорвался сквозь окружение. Согни всадников устремились за ним. Кара-чавандоз скакал, оторвавшись даже от своих защитников и помощников. Быстрые как ветер текинцы, словно поджарые борзые собаки преследовали его. И тут среди преследующих все увидели Босимбека. Казалось, что кричать громче уже нельзя, но крики усилились во много раз.

Догоняя тяжеловатого и утомившегося карабаира, Босимбек зашел с правой его стороны. Призовой рубеж был уже недалек. Кара-чавандоз уже высвободил козла из-под ноги, готовясь бросить его на землю, и в это самое мгновенье Босимбек, точь-в-точь как сокол сбивает на лету бедную утку, черной молнией проскочил мимо, и улак оказался у него в руках. Босимбек сразу же выправился в седле, огляделся вокруг и, взмахнув камчой, повернул влево. Всадники бросились за ним. Никто не заметил, каким образом и когда рядом с ним оказался еще один наездник, на коне по кличке Орел. Когда наездники поравнялись стремя в стремя, Босимбек передал ему козла и оставалось уже несколько сажень до последней черты, как вдруг Орел споткнулся, перелетел через голову, а всадник оказался под ним. Конь вскочил на ноги и шарахнулся в сторону, человек же, угодивший под него, оставался лежать на земле вместе с добычей. Все зрители побежали туда, началась суматоха. Участники состязания угрожающе окружили Босимбека, как будто он был виноват, что конь под тем человеком, которому он передал козла, споткнулся. Но некоторые уже заступались за него.

— Почему пристаете к Босимбеку, чем же он виноват? Он просто хотел удружить хозяину празднества, он проявил великодушие.

— Великодушие!.. А каков результат?

— Разойдитесь и оставьте Босимбека в покое! Кто виноват, так это судьба, а вовсе не Босимбек.

— Веселье и праздник превратились в траур…

— Да кто же этот упавший?

— Кто-кто… Говорят тебе, хозяин празднества Маматбай.

— Маматбай?

— Вот тебе на! Вот уж и правда судьба. Да что же делал Маматбай среди участников состязания?

— Он был любителем улака. Решил вспомнить молодость…

— Расходитесь! Расходитесь! Состязания закончились.

— Благословим молитвой покойника…

— Да благословит его аллах! — прокатилось по степи как единый выдох. Страшным эхом отозвался этот возглас тысяч людей в межгорьях и ближайших ущельях.

Начал сыпать мелкий снежок, резко похолодало. Люди расходились. Вскоре снег повалил сильнее. Всадники, пуская коней то рысью, то вскачь, разъехались в обширной степи в разные стороны. Труднее пришлось пешим. Ветер усилился, началась настоящая метель. Степь быстро покрывалась снегом. Люди шли по грязи и снегу, и, защищаясь от пронизывающего ветра, запахивали полы халатов и повязывали поясными платками головы.

— Кто бы мог подумать, что такой праздник превратится в траур?

— Да что там говорить! Судьбой это называется, судьбой…

— Зачем нам с тобой надо было идти в такую даль в старых чарыках?

— Мы-то уже горем пополам доберемся домой, а вот с хозяином вышло плохо. Если бы его не искала смерть, разве преградил бы он Босимбеку дорогу, потянулся бы к козлу?

— Он, быть может, не умер бы, если бы Босимбек из великодушия не отдал ему улак?

— Не говори так, сынок, ведь это судьба, это смертный час его настал, вот он и умер, — сказал, вмешавшись в разговор густобородый старик, которому можно было дать за шестьдесят. — Кому от огня суждено умереть, а кому — от воды. Маматбаю, как видно, от улака… Наступил смертный час, кончились дни его. Царство ему небесное, — сказал старик, проводя ладонями по лицу. — Улак — порождение шайтана. Кто знает, может быть, это дело Маматбая не понравилось богу…