Гроздья гнева
Шрифт:
— Ну, что же вы? — сказала миссис Уэйнрайт. — Прилягте. Ведь около нее будете. Она вздохнет поглубже, вы и то проснетесь.
— Хорошо. — Мать прилегла на матрац рядом со спящей Розой Сарона. А миссис Уэйнрайт так и осталась возле них.
Отец, Эл и дядя Джон сидели в дверях, глядя, как занимается серый рассвет. Дождь стих, но тучи по-прежнему сплошь затягивали небо. Первые проблески стального света отразились в воде. Из дверей было видно быстрое течение речки, уносившее с собой ветки, ящики, доски. Крутясь воронками, вода стремилась к поляне, к вагонам. От насыпи не осталось
— Думаешь, и в вагон проберется? — спросил Эл.
— Не знаю. Ведь еще сколько ее с гор хлынет. Не знаю. Может, и дождь опять пойдет.
Эл сказал:
— Если вода проберется в вагон, так все подмочит.
— Да.
— Больше, чем на три-четыре фута над полом не поднимется, ведь у нее шоссе на пути, она разольется вширь.
— Почему ты так думаешь? — спросил отец.
— А я с того конца вагона следил, как прибывает. — Он вытянул руку. — Вот на сколько поднимется, не больше.
— Ну и что же? — сказал отец. — Пускай. Нас здесь не будет.
— Нет, мы здесь будем. Здесь грузовик. Вода спадет, а с ним после этого на целую неделю хватит возни.
— А что ты придумал?
— Можно вот что сделать: разберем борта у грузовика, устроим настил, поднимем на него все вещи, и самим будет где сидеть.
— Гм! А стряпать как, а что мы будем есть?
— По крайней мере, ничего не подмочит.
Предутренний свет стал ярче, в нем появился серый металлический отблеск. Второй прутик соскользнул с досок, подхваченный водой. Отец положил еще один, повыше.
— Заметно прибывает, — сказал он. — Пожалуй, так и сделаем, как ты говоришь.
Мать беспокойно задвигалась во сне. Глаза у нее были широко открыты. Она крикнула, точно предостерегая:
— Том! Том!
Миссис Уэйнрайт сказала ей что-то успокаивающим голосом. Ресницы вздрогнули и закрылись снова, и мать съежилась, так и не расставшись со своим тревожным сном. Миссис Уэйнрайт встала и подошла к двери.
— Слушайте, — тихо сказала она. — Нам отсюда скоро не выбраться, — и протянула руку, показывая в тот угол, где стоял ящик из-под яблок. — Нехорошо так оставлять. Лишние слезы, лишнее горе. Может, вы унесете его… похороните где-нибудь…
Они молчали. Отец заговорил первый:
— Да, верно. Лишнее горе. Но, по закону, так просто нельзя хоронить.
— Мало ли что мы делаем против закона, когда ничего другого не придумаешь.
— Да.
Эл сказал:
— Пока вода не поднялась еще выше, надо разобрать борта.
Отец повернулся к дяде Джону.
— Может, ты его похоронишь, а мы с Элом перетащим сюда доски?
Дядя Джон угрюмо проговорил:
— Почему я должен это делать? Почему не вы? Я не хочу. — И тут же добавил: — Ладно. Я все сделаю. Ладно, похороню. — И громче, срывающимся голосом: — Дайте его. Дайте его мне.
— Тише, как бы не разбудить их, — сказала миссис Уэйнрайт.
— Лопата там, за тобой, — сказал отец.
Дядя Джон взял лопату. Он соскользнул по доскам вниз и, не найдя сразу дна, очутился почти по пояс в медленно колыхавшейся воде. Он принял ящик другой рукой и сунул его под мышку.
Отец сказал:
— Пошли, Эл. Разберем борта.
В серых рассветных сумерках дядя Джон обогнул вагон, миновал грузовик и поднялся по скользкой дорожной насыпи. Он зашагал по шоссе мимо лагеря и вышел к ивняку, где взбухшая речка сворачивала к самой дороге. Дядя Джон бросил лопату и, держа ящик прямо перед собой, пробрался сквозь кусты к быстрой речке. Он постоял там минуту, глядя на завивавшуюся воронками воду, на клочья желтой пены, оседавшие на кустах. Он прижал ящик к груди. Потом нагнулся, опустил его в воду и придержал рукой. Он сказал с яростью:
— Плыви, расскажи им все. Плыви по улицам. Будешь гнить. Может, они хоть от тебя все узнают. Ты только так и можешь говорить. Я даже не знаю, кто ты — мальчик или девочка. И никогда не узнаю. Плыви, остановись где-нибудь на улице. Может, тогда они поймут. — Он бережно направил ящик по течению и отнял руку. Ящик низко осел, пошел боком, попал в водоворот и медленно перевернулся вверх дном. Мешок распластался по воде, и ящик, подхваченный течением, быстро уплыл следом за ним, скрывшись из виду за кустарником. Дядя Джон схватил лопату и быстро зашагал назад к лагерю. Разбрызгивая на ходу воду, он подошел к грузовику, с которого отец и Эл снимали борта.
Отец оглянулся на него.
— Все сделал?
— Да.
— Тогда вот что, — сказал отец, — ты помоги Элу, а я схожу в лавку, надо купить чего-нибудь из еды.
— Купи грудинки, — сказал Эл. — Я хочу мясного.
— Хорошо, — сказал отец. Он спрыгнул с грузовика, а дядя Джон стал на его место.
Когда они втащили доски в вагон, мать проснулась и села на матраце.
— Что вы делаете?
— Хотим сколотить настил, чтобы не залило.
— Зачем? — спросила мать. — Здесь сухо.
— Сейчас сухо. А вода прибывает.
Мать с трудом поднялась с матраца и подошла к двери.
— Надо уходить отсюда.
— Уходить нельзя, — сказал Эл. — Все вещи здесь. Грузовик здесь. Все наше добро.
— Где па?
— Пошел купить чего-нибудь к завтраку.
Мать посмотрела вниз на воду. До пола вагона не хватало каких-нибудь шести дюймов. Мать вернулась к матрацу и посмотрела на Розу Сарона. Та встретила ее взгляд.
— Ну, как ты? — спросила мать.
— Устала очень.
— Скоро накормлю тебя завтраком.
— Мне есть не хочется.
Миссис Уэйнрайт подошла и стала рядом с матерью.
— Она сейчас совсем хорошая. Совсем молодец.
Глаза Розы Сарона спрашивали мать, но мать старалась не смотреть в них. Миссис Уэйнрайт отошла к печке.
— Ма…
— Ну, что ты?
— Ма… где же?..
Мать не выдержала. Она опустилась на колени рядом с дочерью.
— Бог даст, еще будет, — сказала она. — Мы все сделали, как умели.
Роза Сарона заметалась и с трудом приподнялась с матраца.