Гроздья гнева
Шрифт:
— В темноте нельзя собирать, ма.
— А нам дай бог к рассвету туда попасть.
— Сыро будет.
— Дождь был маленький. Скорей пейте кофе. Эл, кончишь завтракать, готовь машину.
Она крикнула:
— Миссис Уэйнрайт, вы готовы?
— Завтракаем. Сейчас выйдем.
Лагерь проснулся. У палаток горели костры. Над вагонами клубился дым из труб.
Эл залпом выпил кофе и набрал полный рот гущи. Он сбежал по доскам, отплевываясь на ходу.
— Миссис Уэйнрайт, мы готовы! — крикнула мать. Она повернулась к Розе Сарона. Она сказала: — Оставайся.
Роза Сарона сжала зубы.
— Я поеду, — сказала
— Все равно мешка нет. Да тебе и нельзя его таскать.
— Я в твой буду класть.
— Осталась бы.
— Нет, я поеду.
Мать вздохнула.
— Ну что ж! Буду за тобой присматривать. Хорошо бы тебя сводить к доктору.
Роза Сарона взволнованно ходила по вагону. Она надела пальто, сняла его.
— Возьми одеяло, — посоветовала мать. — Захочешь отдохнуть, не озябнешь. — Они услышали гул мотора за стеной. — Мы первые приедем, — радовалась мать. — Ну, взяли свои мешки? Руфь, не забудь рубашки, в них будете собирать.
Уэйнрайты и Джоуды в темноте забрались на грузовик. Утро было близко, но бледный рассвет занимался медленно.
— Сворачивай налево, — сказала мать Элу. — Там должно быть объявление. — Они медленно ехали по темной дороге. А позади них шли другие машины, в лагере слышался гул моторов, и люди рассаживались по местам; машины выезжали на шоссе и сворачивали налево.
К почтовому ящику с правой стороны дороги был прибит кусок картона с надписью синим карандашом: «Требуются Сборщики Хлопка». Эл свернул в ворота. Весь двор был уже заставлен машинами. Электрический фонарь у входа в белый сарай освещал кучку мужчин и женщин, стоявших у весов с мешками под мышкой. Кое-кто из женщин накинул мешки на плечи, прикрывая концами грудь.
— Оказывается, мы не так уж рано приехали, — сказал Эл. Он подвел машину к забору и остановил ее там. Обе семьи слезли с грузовика и присоединились к кучке людей у сарая.
А машины все сворачивали с шоссе в ворота, и народу на дворе все прибывало. Хозяин записывал сборщиков, сидя под фонарем у входа в сарай.
— Хоули? — повторял он. — Х-о-у-л-и. Сколько?
— Четверо. Уилл…
— Уилл.
— Бентон…
— Бентон.
— Амалия…
— Амалия.
— Клэр…
— Клэр. Следующий. Карпентер? Сколько?
— Шестеро.
Он записывал фамилии в книгу напротив графы, в которой проставлялся вес собранного хлопка.
— Мешки есть? У меня несколько штук найдется. Вычтем доллар. — А машины одна за другой въезжали во двор. Хозяин поднял воротник кожаной, на меху, куртки и озабоченно посмотрел на дорогу, идущую от ворот.
— Я вижу, мои двадцать акров недолго простоят. Вон сколько народу понаехало, — сказал он.
Дети карабкались на огромный прицеп для перевозки хлопка, цеплялись босыми ногами за ряды проволоки, заменявшей борта.
— Слезьте оттуда! — крикнул хозяин. — Ну, живо! Еще проволоку мне оборвете. — И сконфуженные дети, не говоря ни слова, медленно слезли с прицепа. Наступил серый рассвет. — Придется сбавлять на росу, — сказал хозяин. — Солнце взойдет, тогда буду принимать полным весом. Впрочем, когда хотите, тогда и начинайте. Сейчас уже светло.
Сборщики быстро вышли в поле и разобрали ряды. Они привязали мешки к поясу и похлопали руками, чтобы согреть окоченевшие пальцы, от которых требовалось проворство. Небо над холмами на востоке порозовело, и сборщики длинной шеренгой
— И откуда вы все узнали? — говорил хозяин. — Будто по телеграфу. Мои двадцать акров и до полудня не простоят. Фамилия? Хьюм? Сколько?
Сборщики ровной шеренгой двигались по полю, и сильный западный ветер трепал их одежду. Пальцы быстро пробирались к пухлым коробочкам, быстро пробирались в длинные мешки, уже тяжело волочившиеся сзади по земле.
Отец разговаривал со своим соседом справа.
— В наших местах такой ветер всегда приносит дождь. А сейчас будто холодновато для дождя. Ты давно здесь? — Он говорил, не отрывая глаз от кустов.
Его сосед ответил, тоже не поднимая головы:
— Скоро год.
— Как по-твоему, будет дождь?
— А черт его знает, не в обиду тебе будь сказано. Люди из года в год здесь живут и то не могут угадать. Как сбор, так и жди, что дождь помешает. Вот как здесь говорят.
Отец быстро взглянул на запад. Над холмами, подгоняемые ветром, плыли большие серые тучи.
— Это, похоже, дождевые, — сказал он.
Его сосед покосился в ту сторону.
— А черт их знает!
И все, кто был в поле, оглянулись и посмотрели на тучи. И головы опустились еще ниже, руки еще быстрее засновали между листьями. Люди собирали хлопок, словно наперегонки, — они старались обогнать время, старались обогнать дождь и друг друга, побольше собрать, побольше заработать. Они прошли поле из конца в конец и кинулись разбирать новые ряды. И теперь ветер дул им в лицо, и они видели серые тучи, идущие высоко по небу, навстречу восходящему солнцу. А машины все еще останавливались на дороге, и новые сборщики подходили записываться к сараю. Люди с лихорадочной быстротой двигались по полю, взвешивали мешки, отмечали вес у хозяина, записывали у себя в книжках и бежали назад разбирать ряды.
К одиннадцати часам хлопок был собран — работа закончена. Оплетенные проволокой грузовики взяли на буксир оплетенные проволокой прицепы, выехали на шоссе и направились к джин-машине. Хлопок пробивался между рядами проволоки, маленькие облачка хлопка летали по воздуху, клочья хлопка цеплялись за придорожный бурьян и покачивались вместе с ним на ветру. Сборщики уныло брели к сараю и становились в очередь за получкой.
— Хьюм Джеймс — двадцать два цента. Ральф — тридцать центов. Джоуд Томас — девяносто центов. Уинфилд — пятнадцать центов. — Деньги были сложены столбиками: отдельно серебро, отдельно никель, отдельно медяки. Получая плату, каждый сборщик заглядывал в свою книжку. — Уэйнрайт Эгнес — тридцать четыре цента. Тобин — шестьдесят три цента. — Очередь двигалась медленно, люди молча шли к своим машинам и медленно выезжали со двора.
Джоуды и Уэйнрайты сидели на грузовике, дожидаясь, когда дорога очистится. На землю упали первые капли дождя. Эл высунул руку из кабины. Роза Сарона сидела посередине, мать с краю. Глаза у Розы Сарона снова потухли.
— Не надо тебе было ездить, — сказала мать. — И набрала-то всего десять — пятнадцать фунтов. — Роза Сарона посмотрела на свой выпяченный живот и ничего не ответила. Она вздрогнула и высоко подняла голову. Мать развернула свой мешок, накинула его дочери на плечи и притянула ее к себе.