Грозненский роман
Шрифт:
– Что ж, это не кончится никогда? – спросил Борис.
– Смотря что. Война? Война кончится. Почти.…Но и мир не настанет. И к этому тоже все привыкнут.
– Почему?
– А войну легко начать, Боря. Очень легко. Закончить трудно. Так и будет – и не война, и не мир.
– А народы?
– Народы? Тоже ничего хорошего. За долгие годы будет столько понаворочано, столько крови прольется, что забыть это окажется очень не просто. Взаимная ненависть достигнет такого накала, что будет казаться: все – это уже навсегда.
– А это навсегда? – спросил Борис.
Голос
– Навсегда? – повторил Борис. – Что молчишь? Нав.…
Картинка сменилась. Перед закрытыми глазами вновь возник еще целый, не знающий, что жить ему осталось совсем недолго, город.
В машину со свистом врывался прохладный воздух, и Борис потянулся поднять стекло.
– Не надо, – сказала Ирина, – пусть дует. Хорошо!
Темно-зеленый «Москвич» притормозил перед запоздавшим автобусом и вновь зашуршал шинами. Справа осталась громада Президентского дворца, рядом – несколько палаток, где днем записывались в ополчение. Чуть дальше темнел Совет Министров и площадь с угомонившимся на ночь «бессрочным» митингом. Слева потянулось пятое Жилстроительство. Народу на улицах почти не было.
– Ага, – хмыкнул Аланбек, – еще бы не хорошо! Женщине столько коньяка нельзя!
– Наглый лжец! – засмеялась Ирина, посмотрела налево и задумчиво объявила: – А я всю жизнь мечтала на площади станцевать.
«Москвич» резко взвизгнул шинами и повернул налево.
– Алан! – испугалась Ирина. – Ты чего?
Аланбек только усмехнулся. «Москвич» пересек давно не обновляемую сплошную полосу, влетел на площадь и резко затормозил у бывшего памятника Ленину. Алан включил музыку погромче, вылез из машины, открыл заднюю дверь и церемонно протянул руку.
– Мадам, разрешите вас пригласить! Надеюсь, ваш джентльмен не против? А, Боря?
– Бред!
Ирина остановилась, Аланбек удивленно поднял брови.
– В чем дело?
– Бред! – повторил Борис. – С ума сошли?
– Не бойся ты, все будет хорошо.
– Потому что ты здесь, да? А если б не было? Бред! Пир во время чумы!
– Да… – вздохнул Аланбек. – Тяжелый случай. Ира, ты танцевать будешь?
– Ну, правда, Боря, – улыбнулась Ирина. – Все равно нам не изменить ничего, что ж теперь.…Один разок, ладно?
Борис демонстративно пожал плечами, немного посидел в одиночестве, заскучал и тоже вышел из машины.
Над вечерней площадью, как много-много лет назад, плыла музыка, и удивленно останавливались запоздавшие прохожие. Улыбался Аланбек, блестели глаза у Ирины, и, ничего уже не понимая, таращился на них с постамента ботинок снесенного Владимира Ильича.
Сбоку наметилось движение, Борис тут же почувствовал и, не поворачиваясь, скосил глаза: от проспекта хозяйским шагом приближались два милиционера с автоматами.
– Алан, – прошипел Борис. – Алан!
Аланбек оглянулся, снял руку с талии Ирины и медленным шагом двинулся навстречу «стражам порядка».
Вернулся очень скоро, с непроницаемым лицом.
– Что?
– Да нормально все, – и, не выдержав, усмехнулся. – Я сказал им, что вы гости правительства. Можно продолжать.
– Бред! – сказал Борис.
– Ты другие слова знаешь? – улыбнулась Ирина.
– Другие? – Борис задумчиво посмотрел по сторонам.
Остановившиеся было прохожие прекратили глазеть на странную троицу и двинулись дальше. Милиционеры, наоборот, остановились и с интересом смотрели, что же будет дальше. И только ботинок на постаменте все так же таращился в ночное небо.
– Другие? – повторил Борис, кивнул милиционерам и сделал шаг к Ирине. – Знаю. Пошли танцевать, «гость правительства».
– Помнишь? – спросил голос, и картинка исчезла.
– Еще бы! – усмехнулся во сне Борис. – Интересно, поверит ли кто, что это правда было?
– Сам бы поверил?
– Мне легче – я знаю. А впрочем, правильно я тогда сказал: «Бред!»
– Ну, не знаю, не знаю, – засомневался голос.
– А ведь ты мне так и не ответил, – тихо-тихо сказал Борис. – Это навсегда?
– Не знаю Боря, – еще тише ответил голос. – Правда, не знаю.
«Там-там-там, – стучали колеса. – На-всег-да? Там-там-там! На-всег-да?»
Ирина. Саратов
– Ты это ей принесла? Этой гордячке? – спросил голос соседки по кабинету, и Ирина остановилась у приоткрытой двери.
– А что? – удивился другой голос. – У нее же нет ничего. Они все потеряли, а у нас такого навалом.
– Кто это сказал? – спросила первая. – Слушай ее больше! «Потеряла»! Подожди, она еще компенсацию получит, знаешь, какие им деньги дают! Получит и купит квартиру, а ты так и будешь с родителями жить в их хрущобе. Понаехали тут!
Ирина прислонилась к стене, рядом с дверью в бухгалтерию. Внутри все дрожало.
– Какие компенсации, Вера? Что ты говоришь?
– Большие! – зло бросила Вера. – Очень большие! Дура ты, Инга, веришь всем. А ты знаешь, что они там квартиры за дикие деньги продают, потом сюда едут и говорят, что нет у них дома – разбили. И что нет у нее ничего, тоже вранье. Специально прикидывается.
– Вера! – повысила голос Инга. – Как не стыдно! У людей горе, а ты!
– Горе! – передразнила Вера. – Пожалей, пожалей! А мне не жалко ни капельки! Мне наших ребят жалко, а этих.…Эти сами там жили, вместе с чурками, и сами такие же! Горе!.. Когда горе, когда все потеряли, так себя не ведут! Никогда не пожалуется, всегда уверенная, смелая. А как она с начальницей разговаривает!
– Ты просто завидуешь, Вера! А чему завидовать? Жилья нет, вещей нет, муж неизвестно где…
– Муж? А это вообще! «Боря, Боренька!» Врет она! Не бывает так! Не бы-ва-ет!
Ирина несколько раз глубоко вздохнула, выпрямила спину, улыбнулась и открыла дверь кабинета.
Борис. Саратов
В бездонном небе светило яркое мартовское солнце, под итальянскими сапогами скользила грязная каша.
Борис шел по Саратовскому перрону какие-то две минуты, а у него уже все затекло от напряжения. Вокруг сновали люди, много людей. Слишком много. Надо было следить за каждым, следить, чтоб за спиной никого не было. Проклятый «чертик» молчал, неужели он не чувствовал опасности? Столько людей…