Грозное лето
Шрифт:
– Он попросил разрешения, ну а я, конечно, разрешил. Крупицын еще с вечера находился в батальоне. Пошел комсомол свой расшевелить.
Сизов несколько минут смотрел в лицо полковника, потом молча пожал ему руку. И быстро отошел.
– Передайте Баталину, чтобы после боя прибыл ко мне вместе с Крупицыным.
Через минуту радист доложил:
– Подполковник Баталин не может приехать, товарищ генерал. Он уже полтора часа как тяжело ранен.
Генерал промолчал. Подошел к стенке блиндажа и прислонился горячим, потным лицом к сырой, холодной земле.
– Передайте, чтоб отходили!
–
– Да смотрите, чтоб ни один солдат не остался на том берегу!
– И, взглянув на окружавших его офицеров штаба, коротко бросил: - К переправе!
И сам первый направился к выходу.
9
Лесная опушка. Тишина. Тревожное ожидание. Звездная россыпь над головой. Беззвучное течение реки. Влажный, гонящий по телу мелкие мурашки ночной воздух.
Впереди - в одном километре - смутно проступает село. Бугрятся копнами соломенные крыши. Разведчики разделились на две группы. Сенька и Аким проникнут к северной окраине селения; Шахаев и Пинчук - к южной. Там они одновременно откроют отчаянную пальбу из автоматов, чтобы отвлечь внимание врагов от моста. Уварову, как саперу, предстоит самое главное и сложное - он подползет к мосту и подожжет его.
– Будь готов к схватке. На мосту - часовой, - напутствовал его Шахаев.
Разведчики положили руки на автоматы. Проверили их, ощупав быстрыми, нервно прыгающими пальцами. Уваров переложил бутылки с горючей смесью в ведро, прихваченное им у Силантия. Каждый делал свое дело молча...
– Немцы!
Это слово как кнутом обожгло солдат.
Их почти одновременно увидели все разведчики. Немцы большой колонной двигались по грейдеру к селу. Впереди - длинные, приземистые бронетранспортеры, за ними - танки, потом - мотопехота на открытых грузовиках. Около двадцати машин насчитал Шахаев. Тускло отсвечивали плоские каски солдат. Колонна своей головой уже входила в населенный пункт. И долго еще в селе не умолкал разноголосый гул - немцы устраивались на ночевку.
Шахаев понимал, как трудно будет разведчикам выполнить задание. Гарнизон немцев значительно усилился, по селу, конечно, ходят патрули. Но уничтожить мост, в то время когда он так нужен врагу, необходимо.
Только сейчас Шахаев по-настоящему осознал, почему генерал дал им это задание.
– Ну иди, Яша...
– сказал он Уварову и почувствовал, что голос его прозвучал взволнованно. Это - слабость. Шахаев понимал, что в таких случаях она вредна. Но не смог быть до конца сурово сдержанным.- Иди!..- повторил сержант. Потом вдруг притянул к себе сапера, торопливо поцеловал и тихо, в третий раз сказал: - Иди, Яша!..
– Ну, желаем удачи, дорогой!
– Пинчук и Аким крепко жали большую узловатую руку Якова.
Сенька подошел позже всех.
Уваров чуть приметно улыбнулся и крепко пожал Сенькину руку.
– Ну, в добрый путь, товарищи, - сказал Шахаев, и разведчики пошли в разные стороны. Через минуту они уже не видели друг друга, растаяв в темноте.
Огородами, где ползком, где короткими перебежками, Яков достиг середины села.
Немецкий часовой, ежась от ночной прохлады, ходил по
Уваров понимал неизбежность встречи с немецким часовым. Ползя по огородам, он думал об этом. И все-таки, увидев часового, в первую минуту Яков испугался. Он забежал за хату и поймал себя на том, что ему вовсе не хотелось выходить из своего укрытия. Он терял одну минуту за другой, оправдывая себя тем, что обдумывал. Но в сущности он думал только об одном - о том, что выходить страшно. Кровь прилила к лицу: на короткое время он увидел Шахаева, устремленные на него, Уварова, черные проницательные глаза и услышал тихий доверчивый голос: "Иди". Ему верили, на него надеялись, а он...
Яков нахмурился и решительно вышел из-за укрытия. Широкими шагами приблизился к мосту. На южной и северной окраинах села трещали автоматные очереди. За мостом, вдоль вытянутых в неровную цепочку домов, метались немцы. Они беспорядочно стреляли и куда-то бежали.
...Внезапно перед часовым, стоящим у моста, из темноты возникла фигура коренастого русского парня.
– Вохин гейст ду?[4]– заорал растерявшийся и перепуганный немец.
Парень показал на ведро: за водой, мол, иду.
– Цурюк![5]– завизжал часовой и вскинул автомат. Но в тот же миг страшный удар в челюсть опрокинул его. Часовой, не успев вскрикнуть, упал в бушевавший под опорами моста водоворот. Тяжела была рука тракториста.
С быстротой кошки Яков метнулся на мост, разбросал, а затем разбил бутылки "КС". И вот в разных концах моста вспыхнуло пламя. Оно разрасталось с чудовищной быстротой. A в селе гремели выстрелы. Только сейчас, кажется, стреляли одни немцы... Широкоскулое лицо Якова покрылось каплями пота. Его русые волосы прилипли к мокрому лбу, в черных глазах металось пламя костров. К мосту бежали враги. Их много. "Скорей!.. Скорей!" - а он все еще был на мосту. Рядом послышалась чужая испуганная речь. Вслед за тем опять донесся треск родных автоматов. Пригнувшись, побежал от моста. Над головой провела красный пунктир пулеметная строчка. Вспыхнувший, как порох, деревянный мост осветил все село. Уварова заметили. Он почувствовал это по торжествующему, злобному реву у себя за спиной. Яков бросился в узкий переулок, ведший к лесу.
– Форвертс!..[6]– кому-то скомандовал немецкий офицер, выскочивший из одного дома, а сам побежал за Уваровым. Уваров свернул на другую улицу. Немец не отставал. Расстояние между ними быстро сокращалось: короткие ноги Уварова не могли состязаться с длинными ногами противника. Яков чувсттовал, что его настигают. И может же случиться с человеком такое - он совсем забыл про свой пистолет, которым вооружил его Шахаев.
Якову показалось, что в него целятся. Он упал. О него споткнулся немец и со всего размаха ударился о каменную мостовую. Пистолет выстрелил и вылетел из его рук. Бабахнул второй выстрел, и, будто по команде, опять вспыхнула стрельба по всему селу.