Грозные моря
Шрифт:
2
Уже не меньше часа Инос была готова. Она маялась в жарком тяжелом платье, потом вышла на балкон – хотелось побыть одной, освежиться прохладным ветерком, хотелось посмотреть вниз на пышный город, на голубую эмаль залива.
Какие яркие краски рождает тропическое солнце! Какие глубокие тени! Совсем черные.
Но сегодня яркость и контрасты приглушила странная дымка, в которой ей чудилось другое – маленький, бедный городок под серым небом и гавань, укрытая белым покрывалом большую часть года. Она никак не могла свыкнуться с мыслью, что ей никогда не вернуться туда, хотя это было ясно с того самого момента, как колдунья выкрала ее оттуда. Никогда не узнать доброму народу Краснегара, что случилось с их принцессой. И ей никогда не узнать, что случилось с ее народом.
Может быть, ее народ обретет свое счастье.
Может быть, и она будет счастлива.
Ветер, бросив горсть пыли, вернул Инос из сладких грез к жестокой реальности. Внизу заплясали, зашумели верхушки пальм; внезапный порыв ветра закрутил вуаль. Словно в угоду ее настроению, ветер, налетевший с Весенних морей, подернул темной рябью ясные воды залива, разогнав легкие суденышки, как стайку вспугнутых утят. Инос чинно прошла обратно в комнату.
Скоро уже нужно спускаться вниз. С минуты на минуту здесь будет Гат – принц Гаттараз, великий князь, который должен сопровождать свадебный кортеж. Видный, представительный, он был старшим из оставшихся в живых братьев Азака.
Организовать свадебную церемонию в Зарке оказалось чрезвычайно легко. Инос просто сказала Кару, чего она хочет, и тот все сделал. Потом пришел Азак и приказал сделать все по-другому. Потом вмешалась Раша и переиначила все по-своему. В общем, очень легко.
Практически единственное, что Инос удалось выторговать, – это пошить платье по своему желанию, да и то это желание жестоко регламентировалось узкими рамками традиций. На ней теперь было накручено столько кружева, что хватило бы, чтобы пошить одежду всем вдовам Краснегара, а жемчуга столько, что хоть чародея подкупай. Жемчуг в Зарке считали символом невинности. Знали бы об этом устрицы!
Она остановилась перед одним из бесчисленных зеркал. Навешали их, как на базаре: висячие, стоячие, круглые, квадратные, овальные, тьфу! Вот, стоит, закутана с головы до ног, прямо живой айсберг. Сейчас еще ничего, когда снята чадра, а если ее опустить – айсберг и есть, ни один знаток не отличит. Вся комната – в айсбергах. Хоть в бигуди иди на свадьбу, хоть крась лицо в синий цвет – все равно никто не увидит.
– Ах, вот где ты, моя дорогая, – произнес знакомый голос. – Ты выглядишь очаровательно.
Чтобы не запутать шлейф, Инос предпочла не оборачиваться и решила разговаривать с одним из отражений Кэйд
– Я выгляжу не очаровательно! Я никак не выгляжу! Если мы напялим это барахло на портновский манекен и вывезем его вместо меня, то эта картонка выйдет замуж за Азака, и никто ничего не заметит.
Кэйд так разволновалась, что Инос даже подумала, что тетушка решила воплотить этот план, но вместо этого Кэйд сказала:
– Ну что ты, дорогая. В каждой стране свои обычаи. А что может быть традиционнее свадьбы. – Она с улыбкой кивнула своему отражению, словно желая получить подтверждение еще и от собственных двойников.
И Кэйд было почти не видно за тяжелыми золотыми одеяниями, совершенно не подходящими ее комплекции; бедняжке, должно быть, еще тяжелее и жарче, чем Инос в свадебном наряде. Открытой осталась только верхняя часть лица. Предполагалось, что мужское население Араккарана не сойдет с ума от страсти при виде прекрасных глаз старушки Кэйд.
Кэйд думала, что Инос совершает ужаснейшую ошибку. Она так и сказала племяннице неделю назад, как только услышала новости.
С каким жаром говорила тетка тогда и как надуманно, бесцветно теперь.
Но сейчас, понимая, что уже ничего не изменишь и сделанного не воротишь, Кэйд не хотела в этот знаменательный день расстраивать племянницу, пусть даже самой эта свадьба была не по душе. Все это читалось у нее в глазах яснее всяких слов.
Инос умудрилась повернуться, не наступив на шлейф.
– Ты помнишь Аджимуну?
Кэйд моргнула, потом неуверенно переспросила:
– Аджимуну?
– Это было сразу после того, как я приехала в Кинвэйл. Она выходила замуж за толстого таможенника. Вспомнила?
– Да, вспомнила.
– Тогда я наговорила много гадостей. Что он отвратительный и потный. Что она его не любит. Что замуж выходит из-за денег и потому что мать заставляет... – Инос улыбнулась. – Это случилось до того, как ты меня научила не распускать язык по любому поводу. Хорошо еще, что я говорила это тебе, а не кому-нибудь еще.
– Ну и что? – оборвала Кэйд.
– Ты говорила мне, что она научится его любить. Если муж не отпетый негодяй, то женщина, как правило, приучается с ним жить, приучается быть счастливой и даже начинает любить его.
На лице Кэйд появилась несчастная улыбка и тут же снежинкой растаяла.
– Да, я могла сказать что-то в этом духе. Но...
– А раз так, Бог велел мне верить в любовь. Все, что Азак делал ради меня, сделал ради меня... делает ради меня. Все это он делает ради любви.
За прошедшую неделю она видела Азака всего два раза, и то мельком. Оба раза на людях, чинно и формально, даже словом переброситься не удалось. У него было неподвижное, суровое лицо. Он пошел на самопожертвование ради нее.
– Никакой мужчина не любит побежденных. Кому нужна жалкая бескрылая птица? Тем более такому гордому человеку, как Азак. Неужели ты не понимаешь, что это великое доказательство его любви? А мы должны верить в любовь!
Инос всю неделю повторяла эту речь днем тетушке, а ночью – себе. И теперь должна уже и в самом деле в это поверить. Не так ли?
Кэйд кивнула.
– Я обоим вам желаю много-много счастья. – Она действительно этого хотела, но не очень-то надеялась.
В пылу споров тетка наговорила Инос много жестоких и неприятных слов, но Инос простила их и забыла. Сегодня она ни на кого не держала зла, ведь сегодня день ее свадьбы. Сегодня Инос должна быть счастлива. Не так ли?