Грозовой август
Шрифт:
Проскочив несколько кварталов, танк Хлобыстова врезался в баррикаду из бочек и бревен. Японцы окружили нашу штурмовую группу, захватившую каменный дом, и с криком «Банзай!» пошли в атаку. С восточной окраины на выручку пробивалась стрелковая рота, но ее заставили залечь возле разрушенных построек. Десантников обстреливал поднятый на водонапорную башню пулемет.
Орудия обоих танков открыли огонь по водонапорной башне. Пулемет замолчал. Но стрелкам не давал ходу заградительный огонь у подножия высоты. Хлобыстов оставил одну тридцатьчетверку
Перекатываясь через разрушенные глинобитные стены, тараня заборы, плетеные изгороди и ворота, тридцатьчетверка Хлобыстова приближалась к высоким лиственницам, зеленевшим у водонапорной башни. Танковая пушка била наугад, цели не было видно. Но вот танк подкатил к старым лиственницам. За ними оказалась металлическая вышка, метров двадцать высотой. На вышке — бронированный колпак, из которого пулеметчик вел огонь.
— Смотри, куда забрался! — удивился Хлобыстов.
Командир башни дал несколько прицельных выстрелов по колпаку. Взрывом вырвало бронированную дверцу, из колпака вывалился убитый пулеметчик и повис на цепи, которой был прикован к пулемету.
— Вот, гады, что вытворяют! — выругался Иволгин.
К полудню город был взят.
Пленных японцев построили в колонны и повели к мосту. Хлынул проливной дождь, подул резкий, порывистый ветер. Пленные ежились, тупо глядели себе под ноги.
— Байкал им приглянулся? Ну топай, топай, высшая раса Ямато! — крикнул им вслед Хлобыстов и, спрыгнув с танка, подбежал к Иволгину.
— Ты где всю ночь пропадал, непутевый? — спросил он Сергея. — Мы уж поминки собирались справлять по тебе.
Иволгин начал было рассказывать о своих ночных приключениях, но тут к ним подбежала заплаканная Аня:
— Комбат умер. Где Викентий Иванович?
Печальная весть о смерти Алексея Ветрова не была внезапной. Иволгин знал: дни комбата сочтены, и все-таки горе пришло нежданно-негаданно, больно ударило по сердцу. Они бросились к санитарной машине, а там уже толпились бойцы. Иволгин увидел Волобоя, низко склонившего голову. Рядом с ним стоял Викентий Иванович. Ветров лежал на носилках, прикрытый плащ-палаткой. У носилок сутулилась постаревшая Вероника Бережная. Она не плакала, не суетилась — пристально глядела на бледное мертвое лицо, точно хотела запомнить его на всю жизнь.
«Выплакала все слезы», — подумал Иволгин, опустив глаза...
Похоронили Ветрова в братской могиле на вершине высоты, которую брала будыкинская рота. Высота эта была, видно, последним отрогом гигантского хребта. На запад от нее беспорядочно громоздились горы, на восток — простиралась бескрайняя маньчжурская равнина.
Прозвучал прощальный салют — последняя почесть павшим. А когда стихли выстрелы, от набережной, где бурлили, гомонили бойцы стрелковой дивизии, донеслись громкие многоголосые выкрики:
— Победа! Ура-а-а-а!
— Капут самураям!
Несколько минут спустя десантники и танкисты влились в шумный водоворот ликовавших стрелков. Все куда-то бежали, спешили, кричали.
— Япония капитулировала! — во всю силу горланил разведчик в забрызганном маскхалате.
— Не выдержала кишка!
«Так бывает только на войне: и радость, и горе — вместе», — подумал Иволгин.
Подъехал командир дивизии, подтвердил новость и поздравил гвардейцев с победой. Сквозь шум и гам прорвался громкий голос Евтихия Волобоя:
— А теперь слушайте мой приказ, — сказал комбриг. — Из Холуни отошел в южном направлении полк Токугавы. Нам дано задание разоружить его. Не хочет самурай сдаваться в этаком дыму — желает на лоне природы! — со злостью закончил Волобой и бросил свою неизменную команду: — По коням!
Танковая бригада вышла из задымленного города вместе с пехотным полком. Пехотинцы салютовали в честь победы, строчили из автоматов, пускали в небо ракеты — красные, голубые, зеленые, желтые. Они взлетали над танковой колонной и тут же падали, заливаемые дождем.
В зеленых, изрезанных ручьями отрогах Большого Хингана хлопали одиночные выстрелы. Где-то рванула граната. С севера донесся протяжный, приглушенный расстоянием орудийный гул. Но возбужденные нахлынувшей радостью бойцы не слышали ни гула орудий, ни свиста ветра, ни шума дождя. Они слышали и видели только ее — желанную победу!
Десантники шагали молча: душило горе — с ними не было их комбата, с которым пройдено столько нелегких дорог. Посохин непрерывно курил, о чем-то молча размышлял. Ерофей Забалуев то и дело оглядывался назад, болезненно морщился. Илько смотрел из-под ладони на затканную дождем маньчжурскую степь, пологие сопки, как всегда шевелил пухлыми губами:
Из-за синих сопок Азия Долго смотрит на меня.Десантники вслед за танками вышли на окраину Холуни. Позади своего взвода еле тащился Иволгин. Ноги у него заплетались от усталости, трещала от контузии голова. Его догнал Драгунский.
— Эй, гвардия, жми на скалы Артура — снимать с креста Россию! — с накалом бросил он.
Сергей поморщился.
— Погоди снимать ее. Дойди сперва до тех скал.
— Дойдем! — Валерий разрядил в воздух свой пистолет.
— Побереги патроны — могут пригодиться.
— Так война же кончилась, голова садовая!
— Скоро больно она у тебя кончается. Забыл Ворота Дракона?
— Вот чудило! По радио передавали. Не веришь?
— Почему не верю? Все может быть. Только ты знаешь, когда я поверю самураю? Когда в землю его закопаю.
Иволгин запахнул полы плащ-накидки, крепко сжал челюсти и, превозмогая адскую головную боль, побежал догонять свой взвод.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ