Грозовой август
Шрифт:
Они поужинали, обсудили неотложные дела. Лампочки приемника освещали изнутри зеленоватую шкалу с делениями, сквозь невнятные шорохи и треск по временам слышалась и тут же затихала, удаляясь, непонятная чужая речь, музыка.
— Что-то не по-нашему, может, разберете? — обратился он к Русанову.
Викентий Иванович приник к приемнику. На его щеке застыло тусклое свечение невидимых ламп. Голос диктора то доносился, то пропадал. Сквозь треск грозовых разрядов, писк и хлюпанье едва слышался мужской голос. Уловив с трудом смысл слов, заглушаемых
— Любопытное сообщение, — сказал он, когда затихла речь и послышались звуки скрипки.
— Что там? Капитуляция или война? — нетерпеливо спросил Волобой.
— Какая-то радиостанция передает, что во дворце японского императора вспыхнул мятеж военных. Мятежники убили командира дивизии, которая охраняла императорский дворец. Хотели уничтожить пластинку с речью Хирохито о капитуляции.
— И чем дело кончилось? — насторожился Волобой.
— Плохо слышно. Вроде все успокоилось.
— Выходит, там борьба мнений?
Викентий Иванович снова стал слушать и перевел другое сообщение — о сборище у дворца микадо тридцати тысяч носителей «самурайского духа». Они, стоя на коленях, жаждали лицезреть божественного микадо. Но император так и не появился на балконе. «Носители духа» услышали лишь пластинку с записью его речи, в которой он скорбел по поводу военных неудач Японии, призывал самураев к бессмертию.
— И что же? — спросил Туманян. — Харакири они себе сделали?
— Да, некоторые покончили с собой: военный министр Анами, принц Коноэ, какой-то член высшего военного совета Иосиова Синодзука и еще кто-то, не разобрал. Но, как сообщает комментатор, охотников войти в бессмертие оказалось немного. Основная верхушка «самурайского духа» предпочла... жить на земле.
— Не нравятся мне эти фигли-мигли, — нахмурился Волобой и отправился с Сизовым взглянуть, как расположилась бригада.
Вернувшись, снова прилипли к приемнику. Не подаст ли голос Москва? Только она может все прояснить. Но где она? Наконец сквозь треск и шипение донесся знакомый голос московского диктора. Но говорил он о спортивном празднике, об уборке урожая и силосовании кормов — совсем не о том, о чем хотелось бы услышать.
— Не теряйте волну, сейчас должны передавать последние известия, — посмотрел на часы Волобой.
Все притихли, жадно вслушиваясь в приглушенные расстоянием и непогодой шорохи. Снова прорвался искаженный помехами голос диктора. Москва сообщала о японских контратаках. Вот это новость! Выходит, полковник Токугава — не исключение. Японцы контратакуют всюду, не только на этом направлении.
— То же, что было у Ворот Дракона, только во всеяпонском масштабе, — заметил Русанов.
Комбриг сказал:
— Одним словом, не бей меня по носу, дай мне изловчаться тебя ударить.
Начальник штаба утверждал, что японские фанатики хотят дать нам бой на счастливой для них Мукденской равнине, где когда-то разбили Куропаткина.
Туманян не соглашался: как можно рассчитывать на призрачное счастье, когда против них четыре великие державы? Неумно, нелогично.
— Ты хочешь найти логику у них? — спросил Волобой. — Они же самолюбивые до чертиков — фасон держат!
Викентий Иванович хотел было высказать свою точку зрения, но в это время донесся глухой гул, похожий на приглушенный расстоянием артиллерийский залп.
— Что такое? — встрепенулся Волобой.
— Пушка.
Молчала ночь. Все так же барабанил по крыше автобуса надоедливый дождь.
И вдруг — тревожные крики часовых:
— Потоп! Потоп!
Все, кроме Туманяна, выскочили из автобуса и услышали надвигающийся в темноте шум воды.
— Запруду взорвали, — предположил Сизов.
Хлынувшая на берег вода зажурчала в траве, хлестнула по гусеницам танков.
Голос Цыбули:
— Чия матчасть? Хватай, бо уплывэ!
— Скатки смыло!
— Всем на бугор! — приказал Русанов.
Загудели моторы, задвигались машины. Вспыхнувшие на мгновение фары вырвали из мрака матовую поверхность воды, суетившихся бойцов.
У крайнего танка появился Волобой.
— Отставить на бугор! — распорядился он, подняв руку. — Всех десантников на броню!
Вода поднималась все выше, била по колесам бронетранспортеров, крутнула командирский виллис, понесла его вниз по течению. Ерофей Забалуев бросился за машиной, поймал за борт, но удержать не смог. Быстрое течение сшибло Ерофея, потащило на быстрину. Забалуев, не выпуская из левой руки края борта, кинулся к затопленному дубу, обхватил его правой рукой и одолел поток, выстоял. Подошел тягач, вытащил Ерофея и машину.
Иволгин не понял, почему командир бригады запретил выводить танки на бугор, и спросил об этом Будыкина.
— Командира бригады не проведешь, — ответил тот. — А может, бугор пристрелян, и японцы нас туда водой загоняют. Смекаешь?
Они услышали отдаленный пушечный выстрел, и на бугре разорвался снаряд. Потом весь бугор ощетинился багровыми пиками взрывов — начался артиллерийский налет. Длился он минут пять и серьезного вреда не причинил. Тридцатьчетверки, стоявшие под бугром, быстро спустились в воду. Лишь у двух машин разорвало гусеницы. «Видно, у них тоже не густо со снарядами, — подумал Иволгин. — А может, поняли, что стреляют по пустому месту?»
После минутной паузы в болотных камышах застучал крупнокалиберный пулемет. Автоматчики из-за танков ответили огнем, но били наугад: в кромешной тьме трудно было разобрать, где противник и какие у него силы.
К Будыкину подскочил Драгунский:
— Какого дьявола мы здесь стоим? Пассивная оборона — верная гибель. Об этом еще Клаузевиц говорил. Чего стоять-то?
— Посмотрел бы я на твоего Клаузевица в этих болотах, — проворчал командир роты.
— Я предлагаю ударить по болоту с левого фланга. Поручите это дело мне, — нетерпеливо, с придыханием проговорил Валерий, точно боясь, что его инициативу перехватят.