Грозовой август
Шрифт:
Евтихий Волобой стоял у сорванной двери штабного автобуса, обдумывал переданное по радио сообщение. Значит, война продолжается. Но где взять ему силы для завершающего удара? Бригада попала в нелепое положение: прорваться сквозь укрепрайон на границе, взять перевал Хорул-Даба, вырваться наконец на равнину и — остановиться! В баках — последние граммы горючего. Ждать обозы? Они отстали на десятки километров. Положиться на транспортную авиацию? Кто же летает в такую непогодь?
Два автоматчика подвели к автобусу раненого лейтенанта Пеночкина из армейского батальона
— Врача! — распорядился Туманян. — Он узнал лейтенанта, который сопровождал его бензовозы. — Проходите сюда.
Пеночкин опустился на скамью, с трудом проговорил:
— Генерал Державин приказал... — и потерял сознание.
— Что приказал? — наклонился над ним Волобой.
Прибежала Аня Беленькая, потом Вероника Бережная. Пока лейтенанту оказывали помощь, автоматчики рассказали, что лейтенант ехал сюда с промежуточной радиостанции. По пути на их бронетранспортер напали японцы и, кажется, ему единственному удалось уйти, переплыть реку и добраться до бригады.
Пеночкин очнулся, облизал пересохшие губы, сказал:
— Генерал Державин приказал: вырваться за реку батальоном или ротой, захватить аэродром... — И он снова потерял сознание.
Приказ Державина встревожил начальника штаба бригады. Как можно дробить танковую бригаду, когда японцы на всех участках фронта переходят в контратаки?
— Не понимаю, — пожал плечами Сизов. — Бригада сильна слитностью боевых рядов. Когда враг хочет обессилить и уничтожить группировку, он стремится рассечь ее на части. А нас рассекает свое же командование!
— Не сгущай краски, — отвернулся от него Волобой.
— Я не сгущаю. Ты подумай, что нам предлагают? Сначала мы оставим один батальон, потом другой, потом еще две роты. А потом придется тебе слить горючее в командирский танк, мчаться одному в Мукден и докладывать Державину: «Пришел, увидел, победил!»
Когда бригада попадала в затруднительное положение, между комбригом и начальником штаба нередко возникали разногласия. Волобой знал свои права единоначальника, но не прочь был иногда поспорить с начальником штаба. Делал он это для того, чтобы найти в споре истину, убедиться в правильности своего решения.
Слушая сейчас Сизова, Волобой понимал — опасения начальника штаба не беспочвенны. Он прав: бригада сильна единством. Идти на выполнение самого трудного задания, разумеется, лучше всего всей бригадой, чтобы бить слитным бронированным кулаком. А тут заставляют рассыпаться. Но еще лучше понимал он другое: приказ есть приказ, его надо выполнять.
— Не будем терять попусту время. Державин головы с нас поснимает за промедление, — отрезал Волобой и распорядился оставить у гнилых болот третий батальон, а его горючее перелить в машины первого и второго батальонов.
Начальник политотдела подозвал к себе Викентия Ивановича, попросил созвать парторгов и замполитов подразделений.
Когда политработники собрались в штабном автобусе, Туманян приподнял, сморщившись от боли, голову, уперся затылком в проломленную стенку автобуса, изложил поставленные перед бригадой задачи.
— Обстановка тяжелая, — заключил он. — В такое трудное положение бригада попала, пожалуй, впервые за всю войну. Об этом и надо рассказать бойцам, ничего не приукрашивая. Боец все поймет. Поймет и преодолеет.
От начальника политотдела Викентий Иванович направился в будыкинскую роту. Там шло открытое комсомольское собрание. Горячую речь произнес Драгунский — призвал всех комсомольцев идти вперед, без устали бить самураев и если станут без горючего танки — катить их на своих плечах до самого Порт-Артура. Но весь эффект от его речи смазал Поликарп Посохин.
— Это как же, паря, на плечах до Порт-Артура? Далеко больно, — пробурчал он, будто спросонья. А когда на него зашикал Юртайкин и попросил высказать свою точку зрения, он ответил ему: — Про точку я врать не буду, но по части самурая я тебе еще в Холуни калякал: «Чего ты горланишь как недорезанный: «Уря, уря!» Было это дело, Семен? То-то и оно, паря. Самурая на «уря» не возьмешь. Он тебе за здорово живешь руки вверх не подымет. Его ломать надо. Мы с ним, дьяволом, еще с гражданской знакомые. — Поликарп потупился, чуть заметно улыбнулся: — А теперича у меня второй вопрос. Тут лейтенант говорил: «Комсомольцы, вперед!» А куда же мне подаваться — как несоюзной молодежи? Назад бежать, что ли, али как?..
«И откуда его вынесло?» — досадовал Валерий.
Бригада тронулась в путь и к исходу дня подошла к маленькой деревушке. Измученные маршем, бойцы едва держались на ногах. Танки головной походной заставы поднялись на невысокий взлобок, откуда открывался вид на бескрайнюю равнину, залитую водой.
— Равнина, а похуже гор, — угрюмо сказал Забалуев. — Как же форсировать без понтонов такие моря?
— А что тут хитрого? — спросил Юртайкин. — Вы знаете, как наши вятские мужики в старину реку форсировали без понтонов?
— Ну давай, сбреши, — покровительственно похлопал Сеню по спине Забалуев. — Сбреши — все полегчает...
— Это не брехня. — Сеня шмыгнул носом, прикурил сэкономленный окурок. — Дело-то как было? Собрались наши вятские мужики с топорами в город на заработки. Попрощались на берегу с бабами, сели на бревно. А чтобы не оскользнуть, связали ноги внизу лыком. И подались таким манером на тот берег. А на середине реки бревно возьми да и перевернись. Все мужики — вниз головами и вверх лаптями! Бабы с берега диву дивятся: «Да что это такое деется: не успели от берега отчалить, уже лапти сушать!»
Сенина шутка рассмешила лишь самого Сеню: уж больно все устали, да и есть хотелось до смерти, а пакеты НЗ давно уничтожены. Старшина Цыбуля сегодня весь день костерил интендантов за то, что не подвезли продовольствия для личного состава. Теперь хотел переключиться на Юртайкина — отчитать за неуместные шуточки, но его окликнул сзади минометчик Серебренников.
— Как жизнь, Федосий Нестерович? — спросил он на ходу, поспешая в свою роту.
— Живу, як собака на мельнице.
— В каком смысле?