Грозовой август

Котенев Алексей Яковлевич

Разоружение японского гарнизона проходило без инцидентов, несмотря на малочисленность советского десанта. Покорность Усироку Дзюна объяснялась легко. К Мукдену с северо-запада подходила гвардейская танковая армия Кравченко, за нею шли четыре общевойсковые армии Забайкальского фронта с монгольской конницей на правом фланге. С востока надвигались приморские дивизии, плотно замыкая кольцо окружения.

VIII

Ночь прошла в тревогах. У Викентия Ивановича подкашивались от усталости ноги, шумело в ушах. До самого вечера разоружали японские полки и бригады, разыскивали

горючее для самолетов, вывозили на аэродром трофейные орудия и минометы, чтобы усилить там круговую оборону. Русанов никогда не думал, что здесь, в глубоком тылу, окажется столько японских войск. Перед вылетом Державин говорил ему, что в Мукдене находится лишь штаб 3-го фронта, который надо захватить, а тут оказалась целая армия. Никто не мог понять, почему она оказалась в тылу, почему ее не бросили против наших частей.

Сам генерал Хонго объяснял это просто. Вначале Ямада не знал, куда целесообразнее направить его армию — на восток, к Посьету, или на запад, к Большому Хингану. А когда обстановка прояснилась, не было уже никакого смысла куда-либо ее бросать. На третий день войны Усироку Дзюн намеревался выдвинуть армию на линию Мукден — Сыпингай, чтобы дать русским бой на Маньчжурской равнине. Но было уже поздно.

Русанов, как и другие десантники, понимал, что Квантунская армия перестала существовать, и все же на душе было неспокойно. Всю армаду японских войск за день не разоружишь. Надвигается ночь. В торгово-промышленном Мукдене сосредоточены миллионные ценности — богатейшие склады, банки, которые японцы не успели эвакуировать. А рядом, рукой подать, — южные порты Маньчжурии. Там стоят наготове японские корабли. Сумеют ли десантники удержать железнодорожную станцию, если самураи вдруг пойдут на авантюру?

Перед ужином Русанов сказал о своих опасениях Державину.

— Толкуешь правильно, Викентий, — согласился тот. — Самого невеселые думки одолевают. Я уж тут прикидывал — не изолировать ли нам самую верхушку на ночь глядя?

— Арестовать? Не сделать бы хуже... Разозлим.

— Зачем же арестовывать? Это не годится. А давайте-ка мы, друзья мои, закатим банкет. Да пошикарнее. Вот и пусть повеселятся под нашим присмотром.

— Прием устроить неплохо. Но по какому поводу?

Державин пососал трубку, хитровато прищурил глаза:

— По поводу вступления в город нашей гвардейской танковой армии.

— Но армии еще нет.

— Нет, так будет когда-нибудь. А нам не мешает погромче пошуметь про нее сегодня — для острастки. Понимаешь? Самурай силу уважает — сразу мягчеет, становится покладистей.

Все хлопоты по организации банкета Державин возложил на Викентия Ивановича. Не прошло и часа, как в зале гостиницы «Ямато» были накрыты столы. На банкет прибыл весь генералитет 3-го фронта Квантунской армии во главе с Усироку Дзюном. Гости в зависимости от рангов заняли свои места. Стулья напротив были свободные: они предназначались для командования гвардейской танковой армии.

В десять часов вечера Державин открыл прием и предложил тост за благополучное окончание войны, за здоровье гвардейцев-танкистов, которые подходят к Мукдену. Тут же он сослался на размытые дороги, взорванные мосты и минные заторы, которые не позволили гвардейцам вовремя прибыть в город.

Все шло по намеченному плану. Гости много ели и пили, много говорили. Не обошлось и без скандала. Командующий войсками армии Пу И длинноволосый ушастый генерал Чжан, поняв, что с японцами уже все покончено, провозгласил заплетающимся языком тост за здоровье генералиссимуса Чан Кай-ши — нового правителя маньчжурского царства. Усироку Дзюн не смог снести причиненной обиды — весь ощетинился, швырнул со злостью на стол бокал, наполненный сакэ, и встал со стула, заявив, что не хочет сидеть за одним столом с предателем. Русанову пришлось проявить немалые дипломатические способности, чтобы угомонить рассвирепевшего генерала.

На рассвете Державин и Притула проводили захмелевших японцев в лучшие номера гостиницы «Ямато», а сами отправились на аэродром вздремнуть под шинелями хотя бы два-три часа. Викентий Иванович остался в городе проверить караулы. От усталости и пережитого напряжения шумело в голове, стучало в висках. Чтобы взбодрить себя, разогнать сон, он умылся холодной водой и пошел на посты. У ворот глянул на восток — скоро ли наступит утро, чтобы хоть чуточку вздремнуть.

Но вздремнуть ему не удалось...

Обогнув здание штаба, Русанов завернул в узкий переулок, где были расставлены секреты, потом вышел на небольшую тускло освещенную улочку и вдруг услышал глухой топот и невнятный крик. «Что там случилось?» — подумал он, ускорив шаг. У высокого забора под фонарем он увидел своих десантников. Ефрейтор Туз держал сзади за руки японского солдата. Иволгин вырывал у задержанного окровавленный нож, снимал с его пояса гранату, со злостью ругался:

— Дурак набитый. Харакири вздумал! Врача бы...

К ним подскочил выбежавший из калитки пожилой японец — без шляпы, в расстегнутой полосатой куртке — разорвал на груди у солдата рубашку, начал торопливо бинтовать рану. Это был, как узнал потом Русанов, известный в городе врач Окидзима. Проворно работая руками, Окидзима раздраженно шептал какие-то проклятия, заклинания. Произносил он их все громче, громче и наконец зашипел негодующе во весь голос.

— Что он бурчит? — спросил у замполита Иволгин.

— Проклинает самураев за то, что задурили солдатам головы.

Окидзима перевязал раненого, повернулся к Русанову, дважды повторил сквозь слезы одно-единственное слово:

— Аригато, аригато.

Задержанного повели в санчасть. Иволгин взял его под руку, сказал бодрым голосом:

— Чего умирать-то вздумал, балда осиновая? Война же кончилась. Вот поправишься — и целуй на здоровье своих японских девчонок под ветками сокуры! Понял? — И ободряюще улыбнулся.

— Ероси... — невнятно пролепетал пленник, покоренный открытой улыбкой.

— То-то же! Погоди малость — мы с тобой еще друзьями будем. А как же иначе? Чай соседи.

Сзади из темноты донесся слабый голос:

— Аригато, аригато...

Русанову подумалось: старый японский врач благодарил их не только за эту молодую жизнь, вырванную сегодня у смерти, но и за тысячи других таких жизней, за то, что русские принесли в его дом мир, избавили страну восходящего солнца от ужасных атомных бомб, длинных самурайских мечей — от самоубийства.

В санчасти раненого японца уложили на кровать. Викентий Иванович присел рядом, стал выспрашивать у солдата, кто он такой, куда и зачем шел? Оказалось, что родом он из Хиросимы, от сдачи в плен уклонился — спрятался на чердаке казармы. А ночью решил пробраться в японский концлагерь, перебить пленных американцев за то, что они сбросили на его родной город страшную бомбу.