Грозовой Сумрак
Шрифт:
Находились и такие, кто являлся в Холм в одежде, вывернутой наизнанку, или же с припрятанным на теле холодным железом – и тогда они смотрели сквозь наши иллюзии, не поддавались нашему очарованию и все же находили выход к людям. Или же оставались в Холмах почетными гостями.
Однажды в ночь Бельтайна, когда ши-дани раскрыли Холм и заманили к себе «дорогих гостей», в нашу страну попала златовласая вещунья. Случайно она к нам забрела, потерявшись в тумане, что накрыл вершину Алгорского холма с наступлением темноты, или же нарочно стремилась в наши сады – не знаю, но она пришла с браслетом из холодного железа на хрупком запястье, в платье из небеленого льна. Пришла, чтобы остаться навсегда в наших садах.
Не перебивай меня, пожалуйста. И не отдергивай так стремительно руку от золотой коры этого древа. Тебе кажется, что это не кора, а живая кожа? Знаешь, а ты прав.
Древо королей, сердце Осенней рощи, сердце западного Холма, выросло из крохотного семечка, которое вещунья по доброй воле поливала собственной кровью. Потому его листья красны, а кора кажется живой и теплой, как человеческая кожа. Той человеческой девушке еще в утробе матери было суждено стать любящим сердцем холодной и бессердечно-веселой страны ши-дани, научить нас тому, чего мы раньше не умели -любить и сострадать кому-либо. До прихода вещуньи с золотым семечком в руке ши-дани были холодны, как земля под снегом, и не было в нас того, что люди называют душой, божественной искрой. Мы были невинны в своей жестокости, ибо не знали разницы между добром и злом, мы жили без цели, существовали лишь как сила природы, облаченная в плоть, и как природа были одновременно ласковы и безжалостны. По-моему, даже фаэриэ были в те времена более близки к людям. По крайней мере, уже тогда живым стихиям были свойственны жалость и печаль.
Но, когда на западном Холме появилось древо королей, алая листва которого была подобна лучшим клинкам, а золотой ствол хранил в себе дикую, неукрощенную магию, ши-дани начали меняться. Постепенно, день за днем, почти незаметно даже для самих себя – но уже необратимо. Король, к изумлению своему, тосковал по человеческой вещунье, и все чаще и чаще проводил он свое время у золотого древа с алой листвой, подолгу говорил с ним и, как мне кажется, слышал ответ.
Из печали короля возникла Осенняя роща, светлая и тихая, радующая глаз яркостью лиственного убора и плачущая серыми дождями. А в один прекрасный день рядом с золотым древом появилось еще одно – крепкое и высокое, с темной, почти черной листвой и серебристой корой. Если мы сейчас встанем и обойдем древо королей, то увидим, что оно состоит из двух стволов, тесно сросшихся друг с другом, с переплетенными ветвями – так, наверное, обнимаются навечно влюбленные, ставшие половинками единого целого.
– И больше в Холмах не было королей? – Кармайкл, голова которого лежала на моих коленях, приподнялся и внимательно посмотрел на меня. Я только улыбнулась и посмотрела наверх, на раскинувшийся над нами «шатер» из красной листвы.
– Не было. Ши-дани стало удобнее жить каждому в своем времени и подчиняться своей совести, основой которой стало древо королей. После того как появилось древо королей, в соседних Холмах тоже возникли свои сердца, свои хранители силы. Если раньше мы могли черпать магию напрямую, то теперь приходится подчиняться законам Холмов. Мы не можем пользоваться магией вдали от волшебной страны, потому стараемся не покидать ее без особой на то необходимости.
– Странные вы… Вместо совести – сердце Холма, вместо души – искра магии, вместо дома – отрезок времени. Я не могу понять…
– Как и я не могу понять людей, у которых вместо совести кошель с золотом, души не видно за священными книгами, а в доме, где они живут, никогда не было любви.
– Не все люди такие! – Маг сел, глядя на меня с возмущением во взгляде, таким искренним, что я невольно подивилась. Каким же надо быть, чтобы с такой уверенностью отрицать очевидное, чтобы сохранить веру в лучшее и не замечать того безразличия, что все чаще холодной змеей вползает в людские сердца, превращая их в камень без помощи магии фей? – Если бы все было так, как ты говоришь, разве встали бы зимние ши-дани на защиту людей более двух веков назад, разве проливали бы свою кровь, защищая детей человеческих, ожидая подмоги?
– А кто сказал, что зимние защищали людей? – тихо спросила я, отводя взгляд от Кармайкла и устремляя его на зеркальную гладь воды, на которой плавал одинокий ярко-красный лист. – Сумерки наступали на Алгорские холмы, и зимние защищали свой дом и свою землю, как поступил бы любой народ, которому дорого место, где он родился и жил. Люди… они просто оказались под нашей защитой, как и каждый зверь Алгорских холмов, каждое дерево и каждый акр земли. И не людской подмоги они ждали. Они всего лишь тянули время, дожидаясь, пока хранитель древа королей войдет в полную силу.
– Но так не бывает! – Маг неожиданно крепко ухватил меня за плечо, разворачивая лицом к себе и заглядывая мне в глаза, словно надеясь увидеть там ложь, одновременно страшась найти доказательство правдивости моих слов. – Не может один ши-дани победить, запечатать Сумерки! Ведь выпустить на волю всегда проще, чем загнать обратно, а даже для высвобождения Сумерек потребовались силы двух фаэриэ и огромная кровавая жертва!
– «Лишь тот, кто не принят ни адом, ни раем, в чьей свите чужие грехи и пороки…» Из вашей легенды строчка, я не ошибаюсь? – Я поднялась с мягкого и уютного лиственного ковра, простерла руки перед собой, словно оглаживая медленно поднимающийся над озерцом туман, который становился все гуще, окутывал, словно одеяло, принося с собой запах пожарища, душный, тяжелый.
Ты желал увидеть, как Сумерки пришли в Алгорские холмы, не так ли, Кармайкл из Вортигерна? Теперь смотри и не смей отворачиваться, если желаешь запомнить все до мельчайших деталей, желаешь понять, как это было.
Только не жалуйся потом на плохие сны, милый мой мальчик…
Из туманных извивов вырвалось странное существо с зеленоватой кожей, тонкими, по-паучьи длинными конечностями и небольшими стрекозиными крылышками, трепещущими при каждом движении сильфиды. Плюньте в лицо тому, кто возьмется утверждать, что сильфы – это прекрасные облачные девы, что парят в небесной выси и вызывают дождь, потому что призрачное существо из Сумерек, бродящее по берегу озера и не осмеливающееся приближаться к древу королей, сложно было назвать даже человекоподобным. Единственное, в чем не солгала человеческая легенда о сильфах, – так это об их дурном характере, меняющемся так же быстро, как погода на берегу северного моря.
Сильфида повернула в нашу сторону уродливое лицо, половину которого занимали огромные глаза, обезображенные бельмами, и негромко заверещала -так может кричать обычная лесная птица, сидящая где-нибудь на ветке дерева среди густой листвы. И не поймешь ведь в чем дело, пока сильфида не свалится тебе на голову.
– Оно нас видит? – негромко спросил Кармайкл, присматривающийся к странному существу из Сумерек так пристально, словно хотел запомнить и потом суметь выделить среди точно таких же.
– Да. – Я положила ладонь на плечо мага, не давая тому подняться. – Существа из Сумерек могут нас видеть и слышать, но, к счастью, они в большинстве своем сейчас не могут нанести нам какой-либо вред.
– В большинстве своем?
– У сильфид недостаточно силы по эту сторону Сумерек, чтобы дотянуться до нас здесь и сейчас, – покачала головой я, наблюдая за тем, как из густых извивов тумана выскальзывает целый рой разноцветных сильфов, еще крошечных, милых и больше напоминавших весенниц в Бельтайн, чем сумеречных тварей.