Грозовой Сумрак
Шрифт:
Мелодичный перезвон серебряных колокольчиков, тающие в стылом воздухе переливы тонких, туго натянутых струн арфы, музыка льда и воды, музыка хрустальных осколков сплелась вокруг него тугим завораживающим коконом, разбила хрупкую аметистовую клетку, позвала за собой в заметенные снегом ледяные пустоши.
Что еще нужно ветру, кроме бесконечной равнины, над которой можно лететь, не встречая препятствий, наслаждаясь абсолютной свободой? Чего еще желать фаэриэ кроме свободы быть собой, свободы быть открытым перед собой и пронзительно-ярким небом, свободы не подчиняться никому
Ничего не надо. И никого.
Рейалл сделал несколько шагов вниз по заметенной колким хрустящим снегом тропе, ведущей вниз, в расстилающуюся перед ним долину, похожую на огромную хрустальную друзу, на сказочную пещеру, заполненную сокровищами, где вместо низкого сводчатого потолка – светло-зеленое северное небо. И каждый шаг был все быстрее и быстрее, а на белом снегу оставались тусклые сиреневые обломки, остатки аметистовой клетки заклинания, удерживающего его вначале в замке, а потом и внутри опостылевшей человеческой оболочки. Если бы маленькая ши-дани не расшатала эту клетку всего за одну ночь любви без оглядки…
Воспоминание кольнуло внутри острой раскаленной иглой. Фаэриэ замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, задумчиво глядя на мертвую долину, по-прежнему манящую алмазным отблеском снежных дюн, широким простором и холодной безмятежностью.
Маленькая ши-дани… Имени не вспомнить, не оглянуться назад, не вернуться туда, откуда пришел – внезапно поднявшаяся вьюга заметает следы, скрывает обломки аметистов под слоем колкого крупитчатого снега, больно хлещет по глазам невидимой холодной ладонью.
В ледяные пустоши, что лежат на пути фаэриэ к пос лесмертию,очень легко прийти, но выбраться из них самому уже невозможно. Только если не позовет кто-то, оставшийся по ту сторону роковой черты, если не протянется ниточка из мира живых. А где взять эту ниточку, золотую паутинку, коли накопившийся за долгие годы груз чужих проклятий мечет в лицо пригоршни снега, толкает в мертвые равнины порывами ветра, ледяными кандалами сковывает ноги, не давая вернуться назад?
Струны призрачной арфы зазвенели еще громче, еще звонче, почти заглушая песню ветра, тонкую, хрупкую ноту, выводимую далекой флейтой. Даже не ноту – отзвук ноты, призрачное эхо, доносящееся из-за горного хребта. Робкая мелодия, выводимая высушенными на солнце коленцами косо срезанного тростника, принесла с собой теплое дыхание пряного осеннего ветра, каким-то чудом пробившегося сквозь ледяной зимний буран. Пронзительно-яркое воспоминание о рассыпавшихся по белой подушке каштановых кудрях с горьковатым ароматом осеннего костра, в котором жгут в середине осени палую листву, запах последних цветов и позднего густого меда, спелых яблок и свежевыпеченного хлеба. Рейалл!
Флейта запела громче, уверенней, ведя за собой вверх по склону, через слабеющую зимнюю бурю, прочь от ледяных бесплодных пустошей под зеленым небом, от долины мертвых, которая держит куда прочнее аметистовых оков. Музыка теперь не просто просила вернуться – приказывала, притягивая
«Слушай мою флейту, что выведет тебя из страны мертвых, иди на ее голос, следуй за ней как за проводником, что крепко держит твою руку, доверься этой песне, даже если тебе покажется, что ты бродишь вслепую по заколдованному кругу…»
Маленькая ши-дани?
Фиорэ!
Рейалл поднялся на вершину холма – и тропа оборвалась, поглощенная густым белесым туманом, клубы которого свивались в причудливые завитки и спирали, танцевали в воздухе, рождая миражи, призраков, среди которых было так легко затеряться, сбиться с пути, даже если проводником является тростниковая флейта в руках ши-дани.
Где-то далеко в глубине туманного моря заблестел крошечный рыжий огонек, такой яркий, что свет его пробился даже сквозь стылую туманную мглу, протянул золотую путеводную ниточку к фаэриэ. Крошечный маяк, зовущий к солнечному рассвету среди ледяных сумерек.
«Для тебя я зажигаю свечу на окне, чтобы не сбили тебя с пути ни буря, ни снег, ни туман, ни чужое колдовство. Дикими травами закляну я твою дорогу, чтобы она привела тебя к дому, где ждут тебя, узника замка с мыса Иглы».
Туман внезапно отхлынул, как океанский прибой, отступил назад, впитался в землю, усыпанную ярким лиственным ковром, растаял без следа перед полыхающим посреди маленькой лесной полянки костром.
Хрупкая мелодия флейты смолкла, девушка, сидевшая в опасной близости от огня, подняла кудрявую голову, увенчанную пышным венком из кленовых листьев, плодов кроваво-красного боярышника и золотых пшеничных колосьев. Улыбнулась так, как улыбалась его маленькая ши-дани во сне на скомканных белоснежных простынях.
Осенняя королева, чьи глаза стали отражением теплого высокого неба, волосы словно вобрали в себя краски осенних листьев, а сжимающие золоченую тонкоголосую флейту руки – хрупкие, тонкие, нереальные, как у предутренней грезы о единственной возлюбленной. Серая шаль, согревающая изящные узкие плечи – как шлейф осеннего тумана над рекой, улыбка – солнечный луч, скользнувший по лицу в пасмурный день.
– Я ждала тебя, Рейалл.
Судорожно сжатые пальцы, неуверенный шаг вперед, к костру, к теплу девичьих рук осенней королевы.
– Зачем?
Она поднялась с земли, лунно-белое платье зашелестело, будто бы порыв ветра скользнул по яблоневым верхушкам, потревожив цветные листья.
– Ты мне нужен…
И соприкосновение пальцев – как долгожданное тепло родного дома, встретившее после тяжелого пути сквозь холод и ненастье…
– Сыграй мне еще… на своей золотой флейте.
Я вздрогнула, резко приподнялась на локте, вглядываясь в бледное, с темными кругами под глазами, с перемазанным кровью подбородком лицо Рейалла. Взгляд все еще замутненный, но уже осмысленный, в нем уже не отражается зимний холод другой стороны, где так легко заблудиться и не найти дороги назад, пустого ледяного безвременья, пробирающего мелкой боязливой дрожью спину.