Шрифт:
Часть 1
1. Новые люди
Альба вернулась утром 18-го мая, ровно через год, один день и двенадцать часов после растождествления. «Вернулась», «растождествление» – все это, впрочем, не более чем слова, нарядный психологический антураж, призванный обставить сам эксперимент и процесс выхода из него как нечто особенное. Как что-то такое, о чем нельзя просто сказать – проснулась. Или – открыла глаза.
В действительности же Альба именно это и сделала. Открыла глаза. Проснулась.
Ее разбудил мужской голос, монотонно, без интонации
Музыка продолжала играть и сейчас, а вот каких бы то ни было мужчин, да и вообще людей, в обозримом пространстве не наблюдалось. Впрочем, в этом тоже стоило убедиться.
Альба приподнялась на локте. Движение получилось рывкообразное, чересчур резкое для нее, привыкшей все делать плавно-неторопливо, соразмерно своим габаритам и килограммам. На секунду Альба замерла в замешательстве, не понимая, что это, прислушиваясь к себе. Она успела даже немного испугаться.
А потом все изменилось. Сразу и навсегда.
Незнакомое – точнее, давно забытое – ощущение легкости нахлынуло на нее, восхитительной ладности всего тела, которым вдруг стало так странно и непривычно, так радостно управлять… От этой радости-ладности тянуло рассмеяться, как от щекотки.
Руки и ноги, которыми Альба зашевелила одновременно, сбрасывая одеяло и садясь на краю кровати, показались ей в первый миг лапками какого-то насекомого. Она чуть было не запуталась в них, до того они были длинными и чужими. Тут Альба увидела свои ступни – ухоженные, с красивым розовым педикюром. Альба захихикала, вглядываясь в растопыренные пальцы ног. Потом, прикрыв рот ладонями и еще больше округлив и без того расширенные глаза, захихикала снова. Все вокруг нее закружилось, поплыло, словно стронулась с места большая пестрая карусель. Альба легла на бок, подтянула колени к тому месту, где еще вчера у нее был огромный толстый живот, бесследно теперь исчезнувший, и подумала: «Это сон».
Наблюдатели, сидевшие в скрытой зоне комнаты, выпрыгнули из своих кресел и устремились к Альбе – прямо сквозь голограмму цветочной оранжереи с трепещущими над бутонами роз колибри. Наблюдателей было двое – молодой мужчина и женщина средних лет, оба в щеголеватых серебристо-оливковых кимоно, лишь отдаленно напоминающих медицинскую униформу. Женщина потрогала Альбино запястье, заглянула под оттянутые веки глаз. С гримаской досадливой озабоченности охлопала себя ладонями по карманам.
– Сухой нашатырь? – веселым голосом осведомился мужчина и протянул ей маленький электронный приборчик, не преминув перед этим по-жонглерски, с переворотом, подкинуть его в воздухе. – Вуаля! Ma cherie Натали, держите!
– Спасибо, Илларион Аркадьевич! – холодно отчеркнула женщина, с виду годящаяся нахальному вундеркинду если не в матери, то в научные руководители точно. Бойкий малый. Доктор медицины, профессор каких-то там наук, сотрудник кафедры реабилитаций сознания и правая рука мэтра Голева, как он сам себя в шутку называл. (Соль шутки заключалась в том, что мэтр от рождения был левшой).
Затем она склонилась над раскинувшейся на кровати Альбой и приблизила вэйкаппер к ее виску. В ту же секунду приборчик сдержанно пискнул – бип-бип, – и глаза Альбы открылись, взгляд сфокусировался на лицах и стал осмысленным.
– С добрым утром, Альба! – торжественно-ласково произнес доцент.
– С добрым утром, доктор Ларри! С добрым утром, эээ… ммм…
– Натэлла Наильевна, – подсказала женщина. – Между прочим, ваш оператор.
Окончательно придя в себя, Альба уселась на краю кровати, тесно сдвинув колени и стараясь пореже на них, на колени, поглядывать, чтобы опять не грохнуться в счастливый обморок. Но пореже не получалось.
– Как вы себя чувствуете, дорогая? – продолжил расспросы доктор.
– Как… как бокал шампанского! – выпалила Альба. И завернула губы внутрь рта, чтобы не выплеснуть очередную порцию глуповатого хихиканья. Глаза у нее блестели и перескакивали с лица доктора Ларри на лицо Натэллы-как-там-ее-Наильевны, а руки неустанно елозили по коленкам, разглаживая складки ночной сорочки.
Эти сорочки, больше похожие на кокетливые полупрозрачные пеньюары, придумал для женского состава группы тоже он, доктор Ларри. Раз уж пробуждаться к новой жизни – то во всей красе! Так, чтобы навсегда запомнить этот момент и в дальнейшем не ронять планку.
– Я вижу, – расплылся в улыбке доктор. – Альбина, а скажите-ка, шампанская вы моя, сколько вам сейчас лет?
– Двадцать восемь! – без запинки ответила Альба.
– А было?
– И было двадцать восемь!.. Ой. То есть… Это получается, двадцать девять мне сейчас, – проявила сообразительность Альба и ненадолго задумалась, сдвинув брови и осмысляя потерю года.
Но что такое был этот год по сравнению с этими вот коленками?! С этими бедрами идеальными? С ощущением плоского, подтянутого, из тугих мышечных лент сплетенного живота? Там, где раньше всегда было тепло и влажно от жировых складок «фартука», теперь было пусто, пусто! Не было ничего!!!
– Мне двадцать девять лет, – прочистив горло, хрипловатым от волнения голосом продолжила Альба. – Меня зовут Альба Малюр. Год назад я согласилась принять участие в программе доктора Голева «Новые контуры». Сегодня, ровно год и одну ночь спустя, я вернулась! В абсолютно здравом уме и трезвой памяти! В общем, короче, я хочу сделать заявление: это невероятно! Этого просто… в это просто невозможно поверить! Я заявляю: доктор Ларри, и доктор Голев, и все, все, все вы – гении!! волшебники!!! Вчера в эту самую кровать легло сто сорок пять килограммов жира! А сегодня их встало… Господи, сколько их встало?! Пятьдесят? Шестьдесят? О господи!!!
Одновременно с Альбой вернулись еще пятеро. Два бывших толстяка, Модест и Митя, бывший эпилептик Арсений, бывшая выпивоха Андреа, страдавшая, помимо бытового алкоголизма, еще и глубокими затяжными депрессиями, и бывший аутоморф – девушка по имени Листиана.
Последний, седьмой, участник эксперимента продолжал отсутствовать. На пароль подъема он не отреагировал, и это было очень и очень скверно. Потому что именно этот сигнал, именно этот, состоящий из полудюжины слов, звуковой код являлся ключом к выходу из гипнотического транса. Только он мог вернуть участника из его временного и весьма условного, но все же небытия. Если уж и он не возымел никакого эффекта, то на обычные приемы вроде тормошения за плечи, оттягивания век и похлопывания по щекам нечего было и рассчитывать.