Группа
Шрифт:
Лисса не стала дослушивать, что им надо.
Еще один стремительный шажок, перемещение по кафелю маленьких босых ступней – и губы Лиссы прижались к его губам.
– Я не хотела засыпать на целый год. Я и так спала слишком долго. Этот год рядом с тобой, он мог стать лучшим в моей жизни… Мне так не хотелось его терять… Но я не могла сказать об этом доктору Голеву. Физически не могла. Мне было трудно даже произнести свое имя, разве что по слогам…
Они сидели на полу ванной, обнявшись, переплетая и вновь разъединяя пальцы – лаской помогая своему первому настоящему разговору.
– Но, ты знаешь, Голев и сам все
Она смутилась и снова принялась хихикать, как будто в этом признании заключалось что-то смешное. Фадей в ответ лишь вздохнул и зарылся лицом в пушистые, уже подсохшие у корней волосы девушки. Невероятно. То, что сейчас между ними произошло, – невозможно, невероятно! Один миг – и все вышло из-под контроля. Желание стало неодолимым, заволокло и затмило разум. Сказалось все. Напряжение их связи. Воздержание длиною в год. Долгие прогулки по тропинкам леса и аллеям парка, по бутафорским улочкам Гномьего городка… Его ладонь поверх ее ладони, лежащей на шершавой коре дерева. На кирпичной стене. На перекладине ветхой садовой скамейки, покрытой капельками дождя и слоящимися чешуйками краски… Тот день, когда две улитки ползли навстречу друг другу по мясистому темно-зеленому листу ландыша. Фадей поднес руку девушки к одной из них и осторожно, стараясь не повредить хрупкий ракушечный домик, погладил его Лиссиным указательным. Чувствуй, ощущай!
Целый год уроков тактильности. Стимуляция сенсорных ощущений, воссоздание утраченного навыка пребывания в этом мире… Странная, никем из двоих не высказанная, ни вздрогом ресниц не выданная, но взаимная – как оказалось – любовь. Любовь сквозь сон. Любовь по предписанию доктора…
– Так значит, доктор Голев одобрил наше взаимное увлечение? – вспомнив о докторе, не удержался Фадей от усмешки.
– О да. Доктор Голев – это наш крестный волшебный фей.
– Насчет меня легко было догадаться. Но как он мог понять что-то насчет тебя? Вернее, как у тебя вообще могло возникнуть что-то, о чем можно было бы догадываться? Ты была не в том состоянии, чтобы что-то к кому-то испытывать. Ты… ты вообще уверена, что это не было частью сна? Может, все это тоже тебе приснилось?
Лиссина голова на его предплечье отрицательно поерзала.
– Это не было частью сна. Я точно знаю.
– Но откуда? – как можно мягче спросил Фадей. – Как ты можешь об этом знать?
– Я просто помню, – тихо сказала Лисса. – Вчера… то есть в ту ночь, когда все мы уснули на год, я легла в кровать с единственной мыслью: пусть мне приснишься ты. Я очень сильно пожелала себе этого. Раз уж весь год, находясь рядом с тобой, я не смогу видеть тебя наяву, то пусть хотя бы во сне… И вот мое желание исполнилось. Не знаю, в которую из ночей. Может быть, в самую первую, год назад – сразу, как только я заснула. Может быть, за секунду до пробуждения. А может, это был сон длиною в год. Я не знаю…
– Главное, что сейчас это все не сон, – пробормотал Фадей. Он собирался добавить что-то еще, но в этот миг из кармана его джинсов, лежавших на полу бесформенной смятой кучкой, раздалось настойчивое пиликанье. Птифон подавал сигнал, напоминая о времени. 09:55. Еще немного, и они опоздают.
– Идем! – заторопился Фадей. Поднялся, потянул девушку за руку, помогая встать и ей тоже.
Оказавшись в комнате, Лисса на миг застыла, потрясенно глядя в окно.
– Какая красота… Что это, Фадей? Где мы?
– Рассвет в Париже, – коротко ответил он. И, взяв что-то с чайного столика, вложил в ее ладонь. – Надень это, пожалуйста. Просто приблизь к лицу.
3. Аргонавты, герои, кролики
Когда Моди Биг, он же Модест Китаев, узнал от своего оператора, что на завтрак их поведут с завязанными глазами, он только фыркнул. О да, это было очень в духе этого места! Этого места, этого проекта, этих людей, и – конкретно – доктора Ларри! Из всего делать шоу. Восхищать и потрясать до глубины основ. Удивительно, что док Ларри с его наклонностями выбрал скромную стезю мозгоправа, вместо того чтобы пойти в какие-нибудь человеки-праздники, устроители грандиозных зрелищ.
– А салюты и фейерверки будут? – с ухмылкой полюбопытствовал Моди.
– Насчет салютов мне ничего не ведомо, – ответил ему Ирвин, коренастый поджарый крепыш лет сорока, очень хорошо для этих лет выглядевший. Из чего следовало, что на самом деле ему как минимум шестьдесят, а то и все восемьдесят. Будь ему сорок – выглядел бы на двадцать пять. Здесь, в Центре доктора Голева, угадать реальный возраст сотрудников было практически невозможно.
– Жаль, что не будет салютов, – притворно скуксился Моди. – Я на них так рассчитывал…
Ирвин – без всякого, впрочем, раздражения – закатил глаза. Интересно, как долго его контур будет упорствовать в своей нелепой убежденности, что все происходящее с ним – иллюзия, гипнотический морок, навеянный доктором Голевым ради какого-то утонченного садистского эксперимента?
В очередной раз подойдя к зеркалу, Моди вгляделся в свое отражение, хмыкнул, покачал головой. Ткнул в него, в отражение, указательным пальцем. Ничего не изменилось. Зеркало не пошло кругами, как потревоженная водная гладь, чтобы, успокоившись, явить взгляду образ настоящего Моди – двухсоткилограммового толстяка с обвислыми жировыми складками на грудине, распавшимися по обе стороны над безобразно огромным овалом пуза. При взгляде на это пузо Моди всякий раз приходила мысль о взмахе китаны. О том, как это было бы просто – вспороть свой огромный живот и освободиться от внутренностей. Стать легче сразу на добрую сотню килограммов – за миг до смерти. Всякий раз, представляя себе все это как бы в замедленной съемке – взмах китаны, тонкий серповидный надрез, стремительно расширяющийся и выпускающий лавину глянцево-красной и сизовато-бордовой его начинки, – Моди был уверен, что в этот миг испытает счастье. И уже после – все остальное.
Жирный, жирный, невыносимо жирный, отвратительно жирный урод.
Таким он видел себя вчера. В этом вот самом зеркале.
Сегодня же вместо Жирного Самурая перед ним стоял стройный, подтянутый и очень даже симпатичный мужчина в черных «боксерах». Над резинкой «боксеров» наблюдался пупок и начало волосяной дорожки, ныряющей в глубь трусов. Чуть выше – кубики пресса. Родинка под левым соском, о существовании которой он давно уже забыл. (Вот умники! Даже об этом позаботились! Ха-ха, очень правдоподобно!)
Плечи у этого псевдо-Моди были широки и мускулисты, черты лица – четко обрисованы, подбородок – мужественно квадратен. Одним словом, это был не Моди. Это был идеал Моди. Моди, каким его задумал Бог… или Алекс Голев.
– Черти вы, – вздохнул Моди, устав сверлить взглядом свое отражение в поисках изобличающего подвоха. – Манипуляторы сознанием! Ну показали вы мне, каким я должен быть, ну и что? Все равно ведь таким не стану. Одно только лишнее расстройство… Тьфу!
– Значит, нравится! – удовлетворенно кивнул Ирвин. – Я рад.