Группи: Sex, drugs & rock’n’roll по-настоящему

Фабиан Дженни

А вскоре после нашей первой совместной ночи Бен окончательно слетел с катушек. Однажды он явился ко мне домой без предупреждения, чтобы отвезти на концерт. Выглядел он совершенно больным – пот ручьями тек по бледному лицу. За весь тот день он едва перекинулся с окружающими парой слов. Мы просто приехали в клуб, и Бен пошел играть. Ближе к середине первой части шоу я заметила, что он не поет и почти не играет. К счастью, басист неплохо его прикрывал, поэтому публика вроде бы ничего не заметила. Я поймала Найджела и спросила, что происходит с Беном. Учитывая ситуацию, Найджел, конечно, не особенно радовался моему новому статусу девушки вокалиста, но отношений выяснять не стал.

– Никто об этом вслух не говорит, – ответил он на мой вопрос. – Мы давно ждали чего-то подобного. У него же мозги вообще не работают после всей той кислоты, которую он сожрал за последнее время. Вряд ли

ты ему поможешь, – добавил Найджел, – хотя, конечно, помощь ему нужна.

В перерыве Бен сказал, что хочет убраться из клуба и побыть в тишине. Поэтому мы взяли такси и поехали ко мне, пообещав остальным вернуться к началу второй части концерта. У меня дома Бен сел и неожиданно заговорил о том, как все эти люди, причастные к делам группы, тянут их на дно. Я ответила, что так всегда бывает: обязательно найдутся те, кто заинтересован в коммерческом успехе артиста. Он продолжал твердить свое: The Satin продались, и ему никак не удается примирить свои желания с тем, что приходится делать. Коммерции не место в духовном творчестве, пояснил Бен. Мне очень хотелось ему помочь, но я не совсем понимала, в чем вообще проблема. Они же самые клевые музыканты и могут позволить себе делать только то, чего им самим хочется, играть где угодно и что угодно, экспериментировать с новыми идеями, но все равно зарабатывать кучу денег. Я действительно не врубалась, отчего Бен страдает, но его мозг будто плавился прямо у меня на глазах. Я знала, что такое кислотный трип и наркотический дурман, и пусть опыт у меня был небогатый, его вполне хватало, чтобы понять, как кислота действует на сознание. Но с этим прекрасным музыкантом, который дрожал передо мной и изливал свои бесконечные страдания, творилось нечто другое. Казалось, Бен совершенно потерял связь с реальностью, и логические доводы тут не имели смысла. Поэтому я замолчала и просто слушала его. Когда настала пора возвращаться ко второй части концерта, он покорно встал, и мы поехали в клуб.

Теперь Бен уже не жаловался ни на трудности, ни на свои заморочки. Он вышел на сцену, все такой же бледный и тихий, уселся на пол с гитарой и в таком положении провел всю вторую часть сета. Это был последний концерт, который он сыграл с The Satin, и последняя моя встреча с Беном. Он уехал в какой-то монастырь в Испании искать себя. The Satin взяли себе нового гитариста. Они прекрасно устроились и без Бена, но лично для меня волшебство их музыки исчезло вместе с ним.

Глава 2

История с полицией и арестом окончилась почти безболезненно. Мне удалось обойтись небольшим штрафом и обещанием, что я больше никогда и ни за что не притронусь к наркотикам: мол, я просто хотела попробовать и мне даже ни капельки не понравилось. На слушание я напялила шляпу, похожую на дурацкое воронье гнездо, и приличное платье. Но вообще-то я порядком струхнула и не спешила снова встретиться с полицией. Спустя несколько дней меня уволили. Я работала одним из младших сотрудников в местной газете и, хотя неплохо справлялась со своими обязанностями, периодически устраивала себе внеочередные выходные, чтобы как следует оторваться. Начальство слегка злилось, а когда до редактора дошла информация о моих проблемах с законом, он и вовсе психанул, потому что я бросала тень на репутацию всего издания, которую он не собирался портить. Редактор объяснил, что мое присутствие в газете как бы показывает, будто он не против курения травы, а такого он не может себе позволить в наши противоречивые времена.

– Ну ладно, – сказала я. – Тогда просто увольте меня.

Не то что бы я ему сочувствовала, просто мне и самой скорее хотелось свалить от всех этих «правильных» людей, которые видели во мне настоящую преступницу.

Я проработала там почти год, и, хотя некоторые сотрудники мне все же нравились, пришла пора двигаться дальше. Мне хотелось найти работу в поп-индустрии и стать такой же классной, как Роксанна. К тому же у меня хватало денег продержаться, пока не подвернется что-нибудь интересное.

В последний рабочий день я наткнулась возле фотолаборатории на Реджинальда Чаттертона, известного фриланс-журналиста. В основном он писал для глянцевых изданий, но изредка печатался и в нашей газетенке. Я уже встречала его в редакции несколько раз, и, хотя он выглядел вполне «правильным», с ним было приятно поболтать. Он был умный мужик и очень мне нравился, потому что ему все отлично удавалось. Я рассказала ему о своем увольнении, и он выразил сожаление, а потом пригласил на ужин вечером того же дня. Идея мне понравилась: наверняка он отведет меня в какое-нибудь модное место, где я смогу завести полезные знакомства

и даже получить работу. Отличная зацепка, пусть и не в музыкальной тусовке.

В общем, после разговора с Реджинальдом я немедленно свалила из редакции и прикинула, что самое время заняться прической, поэтому отправилась к Гэвину. Он объявил, что кудряшки уже устарели и к тому же каждый второй теперь косит под Джими Хендрикса. Он предложил мне сделать прическу в стиле Брайана Джонса, и я согласилась без колебаний. Гэвин работал в одном из лучших салонов Лондона и всегда держался на шаг впереди, когда дело касалось модных тенденций. Теперь у меня была совершенно новая стрижка, волосы изящно обрамляли лицо. Стоило тряхнуть головой, и длинная челка падала на глаза, скрывая их, но я сквозь нее прекрасно видела, что происходит вокруг. Несколько часов, потраченных на выпрямление волос, стоили того: прическа выглядела просто великолепно. Потом я спустила кучу денег в своем любимом магазине Теи Портер, который, к счастью, еще не облюбовали все модники Лондона, и купила жатые бархатные штаны и тонкую шелковую блузку с широченными рукавами.

Реджинальд привел меня в ресторан «Козимос» на Кингс-роуд, где обедали люди из его окружения. Стоило кому-то войти в ресторан, официанты бросались исполнять подобострастный менуэт из расшаркиваний и поклонов, который сопровождал гостя до самого места за столом. Нам с Реджинальдом оказали такой же прием, и я круто прикололась. Хотя мне нравилось ходить в рестораны с The Satin, народу вокруг них собиралось слишком много, и на фоне остальных я могла потеряться. Тут же все было иначе: теперь меня просто обязаны были заметить. Разговоры летали от стола к столу, всюду сновали официанты с записками от тех, кто пытался познакомиться с девицам из соседних компаний. Именно здесь кипела жизнь всей этой тусовки.

Реджинальд надел темные очки, чтобы выглядеть крутым, но и я не отставала – на мне были очки с зеркальными стеклами, как у американских копов. Было не понять, в какую сторону я смотрю, и всех это явно напрягало. За ужином я почти не разговаривала, поскольку постоянно подходили разные типы поздороваться Реджинальдом и поболтать о делах. Он постепенно напивался и отпускал шуточки в сторону разных столиков. Когда после ужина мы приехали в его клевую двухуровневую квартиру на берегу Темзы, он приступил к старомодному ритуалу обольщения, поглаживая меня по груди и безуспешно пытаясь сунуть руку под тугой пояс моих новых штанов. Я решила немного помочь ему и сняла блузку и брюки, оставшись в нижнем белье. Сообразив, что Реджинальд приверженец старых добрых методов совращения, я не стала пугать его слишком поспешными действиями. К тому же пусть сколько угодно теребит мои трусы и лифчик, но новые брюки от Теи Портер заслуживают лучшего обращения. Как только я улеглась, мой кавалер вновь принялся за дело. Как я и думала, он оказался крайне старомодным и потратил кучу времени на предварительную возню: еще не успев снять одежду, он пару раз чуть не кончил, пока лапал меня с головы до ног. В итоге он все же решил постепенно раздеться и сам; особой частью ритуала стало неспешное избавление от часов. Дольше всего на нем оставались трусы. Все это сопровождалось постоянным тисканьем и мычанием. В итоге его долгих манипуляций мои трусики можно было отправлять на свалку, а лифчик лишился застежек. Но вот наконец Реджинальд оказался передо мной на коленях, а трусы на нем трещали под натиском эрекции. Похоже, член у него был огромный. Я протянула руку и потрогала его – такие большие мне еще не попадались. Но когда я попыталась стянуть трусы и хорошенько разглядеть его агрегат, Реджинальд дернулся и пробормотал, что это невыносимо. Невыносимо?! Да о чем он вообще? Это мне должно быть невыносимо от мысли, что эта штука скоро окажется во мне. Правда, когда он таки сподобился войти в меня, все оказалось не так страшно – больно было только в самом начале и в те моменты, когда он резко вгонял в меня член.

В постели Реджинальд вел себя жутко учтиво и благородно. Делая свое дело, он шептал мне всякие милые слова и называл «дорогая». Сексом он занимался со страстью хорошо воспитанного человека, а во время хрестоматийного катарсиса сдавленно вскрикнул: «Я кончаю, моя дорогая, кончаю!» Издав протяжный вздох, он крепко обнял меня и принялся гладить по спине, уверяя, что ему было со мной очень хорошо. Я с таким обращением раньше не сталкивалась – все мои парни до Реджинальда вели себя совсем иначе. Мало кто из них вообще разговаривал во время секса, и уж точно ни один не снизошел до подобных романтических признаний – пусть слегка фальшивых, но все равно милых. Новые ощущения пришлись мне вполне по душе, и хотя я сомневалась, что смогу отсосать ему не задохнувшись, все же решила попробовать.