Груз
Шрифт:
Мы долго прогуливались по чудной тенистой территории. Похоже, человеческая рука меняла здесь что–либо в последний раз в тысяча восемьсот девяносто пятом году. Я с облегчением узнал, что груз еще не извлечен из тайников, и крепко–накрепко приказал своему собеседнику (он был голландец, специалист по садово–парковой архитектуре) и не распаковываться до моего прямого распоряжения. Голландца звали Дирк, а его дочь — Майке. К счастью, их тур предусматривал четырехдневное пребывание в Киеве. У нас было еще два с половиной дня.
Как ни странно, они плохо говорили по–английски, хотя все прекрасно понимали. Поскольку Майке училась во французской
Я объяснил Дирку следующее: «Я не уверен, что все безопасно. Ничего конкретного, но как будто что–то такое разлито в воздухе». «Эр, эр», — несколько раз повторил я, показывая руками. Воздух, дескать. Полон чего–то такого.
А про себя добавил: слишком много людей с газетками возле входа в метро. Кстати, накануне я их тоже встречал — в центре, чуть ли не на каждом шагу. Филеры самого последнего разбора, как известно, часто ходят со свернутой газеткой в правой руке: где–то кто–то когда–то решил, что человек с совсем пустыми руками подозрителен. Носить в руках какой–то предмет уличному соглядатаю не очень удобно, а газетку, когда она начнет мешать, можно в любой миг бросить.
Я истолковал скопление бойцов невидимого фронта так: наверняка в этот день проводилось какое–то очередное успешное мероприятие киевского КГБ по окончательному искоренению буржуазных националистов, самостийников и мазепинцев. В самом метро я граждан с газеткой не видел.
Я сказал Дирку, что завтра в час дня жду его одного, без дочери, на «Политехнической», с большим пакетом, пусть набьет его чем не жалко (или даже жалко), годится любой новый предмет — майка, носки, кроссовки, — я указал на ноги Майке. «Сникерс», — поняла она. «Йа, йа, сникерс», — закивал ее отец. «Кепка, шорты, рубашка и так далее, — продолжал я, — только с бирками. Размеры — любые. Годятся витамины, чай, печенье, кофе, какао. В общем, большой пластиковый пакет должен быть полным». А про себя добавил: «Таким, ради которого в нашей стране пустых прилавков человек был бы способен сделать остановку в Киеве по пути в Крым». Боюсь, моя просьба показалась Дирку странной, но все доставщики были строго–настрого проинструктированы исполнять наши распоряжения.
Я видел, что Майке уже надоело наше бесцельное гуляние, но продолжал тянуть время, не переставая думать о том, что же побудило моего друга забить тревогу, и вдруг получил ответ на свой вопрос. Мы шли вдоль кирпичного забора, утратившего свою первоначальную функцию, и в его пустом проеме, где полагалось быть калитке, я увидел идущего параллельным курсом человека, которого приметил в метро. Такой, знаете, характерный пожилой дурень в кепке, но еще способный быстро бегать. Я хорошо помнил, как он шагнул в вагон за миг до закрывания дверей и уехал. Что–то заставило его вернуться, не иначе как любовь к уединенным прогулкам. Невозможно было придумать какую–то правдоподобную цель его появления здесь.
Мы с голландцами вернулись в метро, доехали до «Арсенальной» и там расстались. Какое–то время я тешил себя мыслью, что сумел уйти от слежки, но не тут–то было. За меня взялись всерьез. Даже когда я в последнюю секунду сумел выскочить из закрывающихся дверей вагона, оказалось, что на перроне стоит уже дважды замеченный мною блондин, я присвоил ему имя Комсомолец. Он был в защитной куртке номера на два меньше, чем следовало.
Комсомолец не сел в поезд именно в предвидении моей, достаточно обычной, хитрости. Значит, кто–то другой уехал в покинутом мной поезде. Он мог себе позволить не выпрыгивать в последний момент. Я пересек платформу и покатил куда–то наугад. Потом я долго бродил по улицам, причем топографическое любопытство не оставляло меня даже теперь. Я больше не заботился о том, что они обо мне подумают, и не пытался изображать из себя ничего не подозревающего обывателя: менял курс, разворачивался на сто восемьдесят градусов, и поэтому без труда засек трех филеров, которые меня пасли.
Мужчин я мысленно назвал Отличник и Дебил, а женщину — Мормышка, а если по правде, то другим словом, отчасти близким по звучанию. Комсомольца и пожилого больше не было. К.С. Станиславский рыдал бы от восторга, глядя на поведение Отличника: когда я, порывшись в книгах букинистического магазина и даже что–то купив, вышел наружу, тот, вы не поверите, стоял спиной ко мне и переписывал в записную книжку время работы соседней «Спортивной книги», сверяясь с табличкой на ее дверях после каждой буквы. И были причины: стеклянная дверь здесь хорошо отражала все происходившее позади. А когда я зашел на какую–то стройплощадку справить малую нужду, на ней тут же возник еще один встревоженный филер, типичный строитель коммунизма с плаката. Он был в футболке невозможного сиреневого цвета, где они такие берут?
Я слышал звук машины, в которой его подвезли к другому входу на стройплощадку. Не глядя на меня — характерная деталь, нормальный человек взглянул бы, — он обогнул котлован и вышел в прореху забора с противоположной стороны. Так и есть — туда тут же подкатил микроавтобус.
Кстати, часто приходится слышать, что на подобные роли берут людей с незапоминающейся внешностью. По–моему, это литературный домысел, посмотрите вокруг, какую внешность можно назвать незапоминающейся? Но даже если таковые и есть, поди их напасись. Думаю, что гебуха работала с тем материалом, который имела, даже одеты они были, боюсь, в свое.
Я вышел со стройплощадки на улицу и увидел через дорогу наискосок, как Строитель коммунизма беседует с Дебилом. Оба трогательно изменили внешность: Строитель коммунизма упрятал свою сиреневую безрукавку под куртку–хаки, в которой еще недавно щеголял Комсомолец, причем ему она была, слава Богу, впору. К несчастью, сиреневый воротничок все равно выглядывал. Дебил, наоборот, куда–то дел свою белую ветровку и стоял теперь в трикотажной рубашонке в широкую черную горизонтальную полосу. На голову он, вдобавок, натянул бейсбольный картуз, получилось красиво.
Мимо меня медленно прокатил микроавтобус с глухими окнами и с большой антенной, видимо, тот самый. Я решил, что у меня все же есть шанс: стройплощадка имела выход на третью сторону, в переулок, куда ни одна машина въехать не могла, поскольку его пересекала свежевыкопанная траншея. Пока они попрыгают в свой микроавтобус, пока он будет объезжать квартал... Я кинулся через стройплощадку, как юная серна. Мне повезло: я выскочил на угол переулка и большой улицы почти под колеса серой «Волги», явно готовой везти меня куда угодно.