Грядет Тьма
Шрифт:
Воспоминания о месяцах, проведенных с той семьей, ожили в ее мыслях. Два брата фехтовали на деревянных мечах во дворе, заросшем чертополохом. Их мать помешивала бурлящий горшок и вдыхала теплый пар с запахом лимона, трав и намеком на пряный перец. Отец выкладывал рыболовные снасти перед домом. В уголках его глаз появлялись морщинки, когда Беру с Эфирой проносились мимо, играя в догонялки, перепрыгивая через трубу, обегая курятник и выбегая в передний двор. И когда подавали ужин, все они заходили один за другим, словно муравьи, возвращающиеся в муравейник.
Воспоминания
– Через несколько месяцев после того, как они нас приняли, я заболела. И не в первый раз. В нашей старой деревне, Медее, меня сразил тот же недуг, что унес жизни наших родителей, но я… выжила. Мы думали, что все закончилось, но через несколько месяцев после того, как эта семья приняла нас, болезнь вернулась снова. И вскоре я поняла, что умираю. – Она замолчала, сглатывая. – Отец ушел, чтобы найти мне целителя. Но мне становилось хуже слишком быстро, и до его возвращения Эфира решила сама исцелить меня. И это сработало. Мне стало лучше. Но в тот день приемная мама заболела и умерла – или по крайней мере мы все так думали.
Хотя прошли годы, Беру почувствовала волну свежего ужаса, накрывающую ее.
– Через пару месяцев болезнь снова вернулась. И снова Эфира исцелила меня. В этот раз умер старший сын. Вот тогда мы поняли, что происходит на самом деле. Что мы были причиной. – Беру трясло. – Отец это тоже понял. Он был вне себя от горя и боялся, что Эфира убьет его единственного, оставшегося в живых сына. Он угрожал нам. Угрожал мне, думая, что, если заберет мою жизнь, его старший сын и жена снова оживут. И Эфира, она…
Все представилось в тошнотворной вспышке. Отец бросается на Беру. Эфира выкидывает руки к его груди, чтобы остановить. Бледный отпечаток руки расцветает на его коже.
– Она убила его, – прошептала Беру. – Это был инстинкт. Она защищала меня и не могла контролировать свои силы.
– Что случилось с другим мальчиком? – спросил Антон. – Младшим сыном?
Беру покачала головой.
– Мы не знаем. После смерти отца мы ушли. Когда болезнь снова вернулась, мы приняли решение. Больше никаких невинных смертей. Не из-за меня. Так что Эфира стала Бледной Рукой.
– Так вот чего ты боишься больше всего? – медленно спросил Антон. – Что еще больше невинных людей умрет из-за тебя?
Девушка кивнула, но рассказала ему не все. Невиновные они или виновные, было не важно – каждая жизнь, забранная Бледной Рукой, оставалась на совести Беру.
– Моя болезнь прогрессирует, – сказала она. – Теперь это происходит быстрее. Раньше я слабела через несколько месяцев после исцеления Эфирой. Теперь через недели. Я знаю, что однажды – может, очень скоро – мы окажемся в таком отчаянном положении, как и в тот день в рыбацкой деревне. И не будет иметь значения, натворил ли кто что-то или нет. Значение будет иметь только то, что их жизнь можно обменять на мою.
– Но если ты найдешь Чашу Элиазара… – Антон не завершил свою мысль.
– Тогда больше никому не нужно будет умирать. – «Тогда, – подумала Беру, – мы будем свободны».
– И тебе больше не придется бояться, – тихо сказал Антон.
Беру кивнула. Она знала, что Эфира может разозлиться, что она рассказала Антону их историю. У них не было причин доверять ему.
И все же Беру чувствовала, что может доверять. Или что по крайней мере Антон постарается как-то понять то, через что они прошли. Она видела, что и его преследовало прошлое. Может быть, Антон понимал, каково это – чем отчаяннее ты преследуешь свободу, тем дальше она оказывается.
– Итак, – сказала Беру, – ты нам поможешь?
Антон пристально наблюдал за ней, поджимая губы.
– Не знаю. Не знаю, смогу ли. Я уже давно не использовал свой Дар и… ну, давай скажем, не ты единственная не хочешь вспоминать прошлое.
– Ты знаешь, что она несерьезно, – сказала Беру. – Когда Эфира сказала, что сдаст тебя твоим преследователям. Она так не поступит. Она не такая.
Антон пожал плечами.
– Тебе не нужно решать прямо сейчас, – сказала Беру. – Но, думаю, ты не хочешь возвращаться домой, если те люди все еще ищут тебя. Можешь остаться пока здесь, если хочешь.
Девушка видела, что он колеблется. Но казалось, что усталость победила, потому что он кивнул и помог Беру оттащить подушки от стола на другую сторону, чтобы приготовить импровизированную постель.
– Отдохни немного, – сказала она. Девушка подождала, пока он не улегся и не закрыл глаза, а потом подкралась к двери и открыла ее.
За ней стояла Эфира.
– Что ты?..
Беру поднесла палец к губам и вытолкнула Эфиру в темный каменный проход, ведущий в мавзолей, закрыв за собой дверь.
– Что ты ему рассказала? – спросила Эфира.
– Я рассказала ему о семье, – ответила Беру. Ей не нужно было уточнять, какой семье. Они с Эфирой почти никогда о них не говорили, но воспоминание всегда царило между ними, преследовало все эти дни.
– И больше ничего?
– Конечно, больше ничего, – сказала Беру. – Но он не глуп, Эфира. В какой-то момент он начнет задавать вопросы.
– Тогда пока не найдем Чашу, мы не можем отпускать его, – сказала Эфира, – это слишком опасно.
– А если он решит не помогать нам? – спросила Беру. – Мы не можем держать его здесь вечно.
– И не будем, – сказала Эфира с мрачной решительностью.
Беру отшатнулсь от нее.
– Ты не можешь просто убить его, Эфира!
– Я Бледная Рука, – ответила Эфира. – Я сделаю, что должна.
Беру отстранилась, уходя в темный, холодный каменный проход.
– Беру, стой…
– Я не могу разговаривать с тобой сейчас, – сказала Беру, не останавливаясь.
Она любила сестру больше всего на свете. И знала, что и Эфира испытывает то же самое. Она сделает что угодно ради сестры.