Грядущее

Кожуханов Николай Михайлович

Фред о чем-то задумался, а потом спросил:

– Расскажи мне, а каким был мир до того как распустились красные тюльпаны и вырос мертвый гриб?

Простой вопрос, но что ответить на него ребенку из такого вот будущего.

– Он был… Он был понятным, а еще уютным. Наверное, мы жили в лучшее время, какое только было в истории нашей страны. Были государства, в которых жизнь была совсем плохой, да и в России, эта наша страна, тоже было не везде одинаково. Но я жил в Подмосковье, Москве и сам не понимал тогда, как мне

повезло. Время, в котором мне довелось жить, было золотым, а место – тихой гаванью среди бушующего моря. Я и люди вокруг просто не понимали этого. Но так уж у людей заведено: человек не может понять, когда он счастлив, до тех пор, пока не лишится его. Поэтому счастье для нас – это или то, что уже было, или то, что еще только будет.

Я с сожалением вздохнул, осознав смысл того, в чем только что признался Фреду.

– Вот вспоминаю уроки истории в школе, это место, где детей учат жизни. Нам рассказывали о князьях-правителях, их жизни и поступках. Это были люди, имевшие власть и могущие позволить себе очень многое. Как понимаешь, таких было мало в стране. И вот что я тебе скажу: в то время, когда началась война, вокруг меня каждый пятый был как князь. Человек в мое время мог позволить себе путешествовать куда захочет, иметь квартиру и загородную дачу, ездить по дорогам на машине, есть по три раза в день и работать там, где захочет, и не от заката до рассвета, а каких-то восемь часов в день. Да, у нас было все. Сто, пятьсот, шестьсот лет назад только правители, да приближенные к ним люди могли позволить себе такое.

Фред определенно понимал далеко не все, что я говорил, но моя речь затронула его до глубины души.

– Мы, конечно, все время возмущались, плакались, как нам плохо, что все не так, все кругом идиоты и воры. Человек был ненасытным, недовольным животным, которому были открыты тысячи путей и он мог выбрать себе любой из них, стать тем, кем он хотел. Многие воспользовались возможностями, а кто-то продолжал ныть, жалеть себя и проклинать успехи других. Конечно, была в нашем мире и несправедливость, когда, наворовав, человек становился уважаемым, добивался хорошего положения в обществе. Всякое было. Но самое главное – это то, что при всех минусах, каждый из людей не был рабом, был свободен быть тем, кем хочет, и делать то, что ему интересно.

Фред восхищенно смотрел на меня.

– В том мире был свет, тепло, было чисто. Нас окружала жизнь. Кругом росли зеленые деревья, кусты, трава под ногами. Небо было голубым, как и вода в реках, озерах и морях. Земля была плодородной. Копни лопатой и вот тебе картофель, морковь, другие овощи, протяни руку – и сорвешь с ветки яблоко, персик, абрикос, любой фрукт. Но что теперь об этом говорить. Теперь все по-другому.

– Еда, свобода, тепло! – с восхищением прошептал парень.

– Да.

Фреда очень интересовало прошлое. Какие были люди, что ели, что пили, во что одевались, как отдыхали. Больше всего он проявлял интерес к тому, как мы путешествовали и на чем ездили. Я рассказывал и рассказывал, совсем забыв о том, что и у меня тоже было много вопросов к нему. Когда говорил, то мне становилось легче, казалось, что со мной рядом идет не мальчик из будущего, а мой любознательный сынишка, и мы гуляем серым ноябрьским вечером по готовящемуся ко сну городу.

Так длилось какое-то время, но после второго привала, во время которого полагался сон, настроение Фреда резко изменилось. Он все больше молчал, как мне показалось, заболел. Цвет его лица приобрел зеленый оттенок, губы пересохли. Теперь идти он мог только через силу, еле волоча ноги. Я же, напротив, чувствовал себя хорошо.

«Если так пойдет дальше, то мне нужно будет взять парня на руки».

Это было вполне мне по силам.

Странники шли сейчас далеко впереди нас, из-за усталости Фреда мы отстали. Они практически не говорили ни с нами, ни друг с другом. Иногда мне казалось, что эти люди и не люди вовсе. Я не видел, как они ели, хотя нас они кормили. Правда, воду пили довольно часто. Я даже стал про себя называть моменты, когда они останавливались и пили, – заправками. Так машина заправляется бензином, а у странников для этого была вода.

Научиться отмерять время мне так и не удалось. Жил в вечных сумерках, но наши попутчики, видимо, имели какие-то ориентиры. Спящими я их не видел даже во время стоянок, когда мы с Фредом ложились прикорнуть.

Иногда в пути они останавливались и подолгу озирались по сторонам, будто чего-то ища. Случалось, что такие остановки делались сразу после того, как мы пускались в путь после передышки. Бывало разное, на что объяснений я найти не мог.

После последнего отдыха мы уже прошли довольно приличное расстояние, дом, у которого мы отдыхали, давно потерялся в дымке. Сейчас вокруг нас было покрытое холмами пустое пространство, где хозяйничал одичавший и злой холодный ветер.

Именно в этот момент Фред свалился на землю, как подкошенный серпом стебель ржи или пшеницы в поле.

Я склонился над мальчиком, пытаясь понять, жив ли он.

Фред прерывисто дышал, его глаза закатились. Я подхватил ребенка на руки. Его тело стало содрогаться в конвульсиях. Я растерялся и присел с ним на землю. В медицине мои навыки были невелики – пришел в аптеку, купил лекарство, которое прописал доктор, смазал порез йодом, перевязал рану, вот и все. А тут ребенок дергается у тебя на руках, его ноги, руки, голова ходили ходуном.

– Постойте! – окликнул я странников. – Помогите мне! Ребенку плохо!

Странники остановились. Женщина что-то сказала мужчине и побежала в нашу сторону. Я и глазом не успел моргнуть, как она оказалась возле меня. В ее руке был зажат какой-то странный предмет, вроде колбы с иглой.

Конец ознакомительного фрагмента.