Грязные связи
Шрифт:
В Колине было полно дерьма. Десятки женщин твердили, что заполучили в свою постель самого завидного плохиша Чикаго, но мои репортеры опровергли любое утверждение и доказали, что ни одна из них не видела лица Неуловимого.
Разве что он трахал их, не снимая шлема.
Колин забарабанил пальцами по ребрам.
— Когда он трахается, он не только открывает твои порочные желания. Он меняет их, пока все, что ты чувствуешь — это скорость и сила его толчков, с которыми он вколачивается в твою нежную щель, лишая последнего дыхания, и оставляя тебя жаждать его член до конца
Я рассмеялась, когда достигла оргазма. Шок накрыл меня волнами, освобождая мое тело с каждым выходом. Задерживая дыхание, я вытащила вибратор и отложила его в сторону.
Губы Колина коснулись моего плеча.
— Прости за сегодняшний вечер.
— Не стоит.
Я повернулась к нему и ущипнула за подбородок, пытаясь вызвать на лице улыбку.
— Я замужем за своим лучшим другом. И я не жалею.
Он закрыл глаза.
— Ты замужем за геем, который выступает против пропаганды гомосексуализма на национальном ТВ.
— А ты женат на женщине, которая раз за разом пачкает член твоего любовника своей смазкой.
Колин наполовину хмыкнул, наполовину засмеялся.
— Боже, ты ужасна.
— Ты сам начал. Хватит ныть о своей политической кампании.
Он был в постоянном водовороте суеты — той, которая разрывала его на две части: мужчину, которым я восхищалась, и правого консерватора, который меня бесил. Так как наши политические взгляды расходились, терпение заставляло меня гордиться тем, что я играла роль жены консерватора. Публика Колина любила его, а она в основном зависела от религиозных, традиционных и моральных взглядов. Он был их голосом и рьяно защищал их веру во все. Ну, почти во все.
Я улеглась на спину, глубоко выдыхая.
— Ты никогда не выступал против прав участников однополого секса.
— Это и правда имеет значение? Правда в том, что нация принимает меня.
Если бы он раскрыл свой секрет, это, безусловно, изменило бы их восприятие. И смело бы его с экранов телевидения.
Ублюдки не умеют широко мыслить.
— Иногда мне хочется… — он уселся на краю кровати спиной ко мне. — Мне хочется заботиться о тебе, вместо того, чтобы подкладывать тебя под Тома, Дика или Гарри. Если бы во мне было меньше от гея…
О, сегодня его чувство вины не на шутку разыгралось. Я схватила вибратор и встала с кровати.
— Колин, ты не трахал меня двадцать два года. И ты знаешь почему.
Это была тяжелая дискуссия, но ему нужно было напомнить. Я включила лампу и встала перед ним. Его взгляд метнулся к моей груди, спустился по бедрам к светлым лобковым волосам над колечком пирсинга в моем клиторе. Это был беглый взгляд, как тот, которым женщины окидывают меня в раздевалке спортзала. Всего лишь оценка моего тела, но ни капли сексуальной заинтересованности.
Он свесил голову вниз. Когда мы впервые отдали друг другу нашу девственность в пятнадцать лет, его сексуальная ориентация была под вопросом, но так толком и не раскрыта. Причина того, что между нами не было сексуального притяжения, что тогда, что сейчас, была в том, что между нами просто не было химии. Это говорило
Я прошла в ванную и бросила ему через плечо:
— Не забывай, что пять минут с моей киской на всю жизнь отпугнули тебя от женщин.
— Сучка! Это было двадцать пять минут! — он проследовал за мной по пятам. — Но на протяжении целого часа ты заставила член этого гея стоять. — Он ухватил меня за руку на пороге ванной и оставил поцелуй на лбу. Конечно, он имел в виду себя. — И я не жалею.
Я не жалею. Это стало нашей мантрой, потому что, на самом деле, сожаление жило в нас обоих. Он хотел отношений с мужчиной, которого ему не придется скрывать. Мне нужен был партнер, которому не придется трахать меня через третье лицо. Он хотел ребенка от суррогатной матери. Я хотела зачать ребенка когда-нибудь, в порыве страсти.
Мы могли лишь оплакивать вещи, которых никогда не сможем иметь. Или могли сосредоточится на единственной честной вещи, которая у нас была. Мы.
Я ущипнула его за пухлую надутую губу.
— И я не жалею, и, если мы закончили с этим слезливым дерьмом… — я шутя ударила его в живот кулачком достаточно, чтобы заставить его согнуться и хохотнуть. — Мне нужно в туалет.
Я положила вибратор в раковину и направилась к унитазу.
Он включил воду и намылил игрушку.
— Так это новые фото твоего бойфренда? — он продолжительно посмотрел на меня. — Он появился на людях в бакалейной лавке?
Колин даже не замечал, что я делала.
— Не называй его моим бойфрендом, — байкер даже не знал, что я существовала. — Всем нужно есть, Колин.
— Ммм. Я думал, он жует болты и гайки, и пьет моторное масло.
Закатив глаза, я спустила воду в унитазе и встала возле второй раковины.
Колин оперся бедром о керамику. Его торс высвечивал золотистым цветом благодаря дорогим средствам по уходу за кожей. Этот мужчина был воплощением утонченности, будто принадлежал роскошному дорогому интерьеру этой ванной с мраморным полом и первоклассными шкафчиками. Но настоящий Колин, чьи пальцы с ухоженными ногтями обнимали вибратор, был известен не многим. ЭтотКолин знал, как лучше вставить вибратор в тугую попку. Он высушил его и поставил основанием на раковину.
— Когда следующая гонка?
— Если верить моему источнику, через час.
Путь гонки всегда присылался мне от секретного информатора. Карта гонки была доступна лишь ограниченному кругу лиц, и найти ее можно было в специальной сети, где дружбу можно было завести только с помощью мудрёной сети частных серверов, которые прятали IP-адреса компьютеров. Много мороки, много денег и постоянные изменения делали ее невозможной для отслеживания федералами. В ней могли общаться лишь те, кто участвовал в гонке. Мой недопуск к сети меня не расстраивал. Не тогда, когда у меня на побегушках были лучшие журналисты страны. Губы Колина неодобрительно сжались в плоскую линию.