Гуарани

де Аленкар Жозе

Подобно тому как картинам великих художников нужно хорошее освещение, светлая стена и строгая рама, чтобы яснее выступало все совершенство красок и линий, так нужна была эта лесная природа, чтобы на фоне ее дикарь Пери мог предстать во всем великолепии своей первобытной красоты.

В окружении цивилизованных людей он был невежественным туземцем, выросшим среди леса, варваром, каких цивилизация отвергает, считая, что они созданы для того, чтобы быть рабами. Как для Сесилии, так и для дона Антонио, хоть индеец и был их другом, он был всего-навсего другом-рабом.

Здесь все эти различия сразу исчезли. Дитя лесов, вернувшись в родную стихию, снова обрел былую свободу; он снова стал царем, он властвовал здесь по праву, которое ему даровали отвага и сила.

Горы, облака, водопады, полноводные реки, вековые деревья — вот что заменяло трон, балдахин, мантию, скипетр этому лесному монарху, окруженному здесь всем величием и роскошью природы.

Сколько признательности, сколько восторга было в эту минуту в глазах Сесилии! Только теперь она оценила самозабвенную, благоговейную преданность этого человека.

Так, в немом созерцании беззвучно пролетали часы. Но вот Сесилия почувствовала дыхание свежего ветерка — близился рассвет, и вскоре первые светлые полоски зари пробились сквозь сумрак ночи.

Над черным краем леса загорелась во тьме яркая, сверкающая утренняя звезда. Воды реки тихо всколыхнулись, пальмовые ветви зашелестели от дуновения ветра.

Девушка вспомнила, как радостно ей бывало всегда пробуждение, как беззаботно, безмятежно начинался всегда ее день, как приятно ей было молиться и благодарить бога за счастье, дарованное ей и всем ее близким.

Слезинка, повисшая на ее золотистых ресницах, скатилась на щеку Пери. Открыв глаза и увидев перед собой все то же светлое видение, с которым он засыпал, индеец подумал было, что сон его продолжается.

Сесилия улыбнулась. Она провела рукой по все еще полузакрытым глазам своего друга.

— Спи, — сказала она, — спи. Сеси сторожит.

От звука этих слов индеец окончательно проснулся.

— Нет! — прошептал он, стыдясь того, что поддался усталости. — Пери уже набрался сил.

— Надо же тебе отдохнуть! Ты ведь только что заснул.

— Начинает светать. Пери должен охранять свою сеньору.

— А почему твоя сеньора не может теперь охранять тебя? Ты решил взять на себя все заботы, мне даже нечем тебя отблагодарить!

Индеец взглянул на девушку восхищенными глазами.

— Пери не понимает, что ты хочешь сказать. Когда голубка летит далеко и чувствует, что устала, она отдыхает на крыле друга, который сильнее, чем она. Он охраняет гнездо, пока она спит, он приносит ей пищу ц защищает ее. А ты как голубка, сеньора.

Услыхав эти простосердечные слова, Сесилия покраснела.

— А кто же ты? — спросила она в смущении.

— Пери твой раб, — но задумываясь, ответил индеец.

Девушка покачала головой.

— У голубки не бывает рабов.

Глаза Пери заблестели; он воскликнул:

— Значит, Пери твой…

Зардевшись от волнения и вся дрожа, со слезами на глазах, Сесилия коснулась руками губ Пери и не дала ему произнести слово, на которое сама же его вызвала.

— Ты мой брат, — сказала она с очаровательною улыбкой.

Пери посмотрел на небо, словно призывая его в свидетели своего счастья.

Рассвет тончайшим покрывалом ложился на лес и поде. Утренняя звезда ярко сверкала в небе.

Сесилия опустилась на колени.

— Радуйся, дева Мария!

Индеец смотрел на нее: в глазах его сияло неизъяснимое счастье.

— Теперь ты христианин, Пери! — сказала она, бросив на него умоляющий взгляд.

Ее друг понял этот взгляд. Опустившись на колени, он сложил руки, как она.

— Ты будешь повторять за мной все слова и постарайся их не забыть.

— Они же слетают с твоих губ, сеньора.

— Нет, но сеньора! Сестра!

Вскоре к журчанью реки присоединился нежный голос Сесилии, произносившей исполненные поэзии слова христианского гимна.

Пери повторял их за нею, как эхо.

Окончив молитву, может быть, первую, которую слышали в этих местах вековые деревья, они поплыли дальше.

Когда солнце достигло зенита, Пери, как и накануне, стал искать убежище для полуденного отдыха.

Лодка завернула в узенький рукав реки. Сесилия сошла на берег; ее спутник выбрал тенистый уголок, где она могла отдохнуть.

— Подожди меня здесь. Пери сейчас вернется.

— Куда ты? — встревоженно спросила девушка.

— Наберу для тебя плодов.

— Я не хочу есть.

— Они пригодятся потом.

— Хорошо, тогда я пойду с тобой.

— Нет. Пери не позволит.

— Почему? Ты не хочешь, чтобы я была с тобой?

— Взгляни на твое платье, сеньора! Взгляни на твои ноги. Ты же поцарапаешься о шипы кактусов.

Действительно, Сесилия была одета в легкое батистовое платье; на ногах у нее были шелковые туфельки.

— Так ты оставляешь меня одну? — сказала она печально.

Индеец на минуту заколебался. Но вдруг лицо его просияло.

Он сорвал качавшуюся на ветру лилию и протянул ее девушке.

— Знаешь, — сказал он, — старики нашего племени слышали от своих отцов, что душа человека, когда она покидает тело, переселяется в цветок и прячется в нем, пока птичка гуанумби 68 не сорвет этот цветок и не унесет его далеко, далеко. Вот почему гуанумби перелетает с цветка на цветок и целует его, а потом взмахнет крыльями и совсем улетит.

68

Птичка гуанумби — колибри; как указывает автор в своих комментариях, по индейским верованиям, гуанумби приносит на землю души новорожденных и уносит на небо души умерших.