Губернатор
Шрифт:
– Да. У Тихонова прекрасная память. Эйдетическая, или, как ее называет пресса, фотографическая. Он запоминает все, всегда и везде. Это одна из причин, по которой ему прочат блестящую карьеру… Возможно, он будет в состоянии помочь.
Самарин откашлялся, положив ногу на ногу. Минуту назад он сел в кресло, не спрашивая разрешения у Вирсаева: это уже не кабинет адмирала. Сейчас он ощущал стыд, видя, что старый офицер помогает ему изо всех сил.
– Не беспокойтесь о Тихонове и остальных солдатах, я постараюсь, чтобы их не наказали слишком строго, – пообещал он.
Вирсаев
– Я арестован? – спросил он.
– Нет, – ответил Самарин. – Но я не знаю, какое решение примет Его Величество, поэтому рекомендую Вашему превосходительству уладить все свои дела. И еще одно: прошу, не делайте глупостей.
– Не понимаю…
– Понимаете вы все, понимаете. Насколько я разбираюсь в людях, ваша дочь вот-вот потеряет мужа. Я предполагаю, что капитан Попов в самое скорейшее время подаст на развод. Сейчас знакомство с вами не только не облегчит его продвижение по службе, а наоборот, навредит. Прошу прощения, но ваш зять не похож на человека, который выше ставит семью, а не карьеру…
Адмирал скривился, словно раскусил что-то исключительно неприятное, но не протестовал против умозаключений Самарина.
– И что?
– А то, что ей нужна будет помощь, – серьезно сказал генерал. – А поддержку ей может оказать только живой отец.
Вирсаев не ответил, глядя куда-то вдаль, словно стена не была для его взора преградой. Может, он вспомнил триумфальное приветствие, какое приготовили ему после возвращения с Российско-японской войны? Именно Вирсаев был автором концепции ведения активной минной битвы, что привело к потоплению двух японских линкоров, пытавшихся атаковать Порт-Артур. Но сейчас это не имело никакого значения, каждая минута минувшего триумфа была пронизана горечью последнего поражения. Поражения от жалкого пьяного кретина, в которого по несчастливой случайности влюбилась его дочь. Такова солдатская жизнь…
– Прощайте, Ваше превосходительство, – сказал Самарин, прерывая затянувшееся неловкое молчание.
«Я сделал все, что мог, – подумал он. – Возможно, сейчас Вирсаев задумается, прежде чем вытащит оружие, чтобы найти выход из сложившейся ситуации. Последний выход. А может, и нет».
Служанка подала горячие, только что вынутые из печи булочки. Самарин одобрительно кашлянул, прислуга тетки, как обычно, была на высоте. Генерал глотнул чай и откусил хрустящую булочку – княгиня не хотела, чтобы ее ждали. Бывало, Мария Павловна пропускала завтрак, однако в этот раз офицер услышал голос Иосифа Андреевича, а где он, там и ее светлость.
– У меня впечатление, что я создаю новый ритуал, – едко произнесла Мария Павловна. – Почти при каждой нашей встрече я спрашиваю: куда ты подевался, негодник?
Княгиня подставила внуку щеку для поцелуя, одновременно оглядывая его критическим взглядом.
– Снова у тебя покрасневшие глаза, – заметила она. – Ты должен больше спать, ты уже не молод.
– Что сделать, это служба, а не гулянка, – ответил уставшим голосом Самарин.
За последние два дня он отдыхал не больше пары часов: расследование было утомительным. К тому же подставил тайную службу, и Глобачёв, наверное, уже пожаловался, если не лично донес царю о вызывающем поведении одного генерала Конвоя…
– Это не объяснение! – гневно фыркнула княгиня. – Доведешь меня когда-нибудь до сердечного приступа!
– Успокойся, – неожиданно защитил его Черский. – Видишь, Сашка едва держится на ногах.
К огромному удивлению Самарина, тетка послушалась поляка без слова возражения. На мгновение за столом воцарилась тишина, прерываемая только стуком столовых приборов.
– Какие у тебя планы на сегодня? – отозвался Черский. – О тебе спрашивала какая-то барышня, – добавил он с легкой, почти незаметной иронией.
– Надя Трубецкая, – уточнила старушка.
– К сожалению, ей придется подождать, меня вызывает император, – нетерпеливо ответил Самарин.
– Я надеюсь, ты не планируешь никакой глупости! Я проведала вчера Олафа, он чувствует себя лучше, уже сидеть может, но все еще слаб. Хорошо, что с Анастасией ничего не случилось!
Самарин закатил глаза: княгиня знала о нападении на дворец и раздувалась от гордости, рассказывая подружкам о подвигах своих внуков (непонятно почему, признание Рудницкого внуком Марии Павловны перестало его раздражать), что не мешало ей отчитывать их, как малых детей. «О чудо, Анастасия не получила нагоняй за неосторожность», – злорадно подумал генерал.
– Я должен быть во дворце через два часа, – сказал он Черскому. – Не знаю, когда вернусь, тем более что… – Он замолчал, не закончив фразы.
– Что «тем более что»? – сразу же спросила княгиня.
– Тайная охрана, – неохотно пояснил Самарин. – Я вырвал из тюрьмы в Москве арестованного, который подлежал их юрисдикции, и уверен, что Глобачёв уже подал жалобу Его Величеству.
– Глобачёв, говоришь? Пусть только узнаю, что этот выскочка доносит на моего внука, – злобным тоном произнесла Мария Волконская. – Уж я ему покажу его место в системе… Как называет ее месье Дарвин?
– Эволюции? – подсказал Черский.
– Скорее я имела в виду очередность клевания. Сначала Олаф, теперь прицепился к Сашке!
– Что с Олафом? – Самарин нахмурил брови.
– Я тебе не рассказывала? Глобачёв протестовал против приезда того, кого он назвал «провинциальным польским алхимиком, связанным с террористами». Написал что-то типа меморандума, выражающего якобы мнение тайной полиции. Ну сейчас Его Величество может оценить, насколько прогнозы этого жандарма были верными, – заметила она с удовлетворением.
– Но даже несмотря на это, царь вызвал Олафа?
– Глобачёв в конце концов отозвал свои возражения, – пояснила Мария Павловна. – После разговора со мной…
Генерал спрятал улыбку, прикрываясь кашлем. «Что бы ни случилось, я буду отомщен, – подумал он. – Глобачёв может быть доверенным лицом императора, но, если он попадется тетке, его жизнь превратится в одну сплошную полосу невезения. Тем более что в глазах российской аристократии жандарм действительно был выскочкой: его дед получил дворянство. А Мария Павловна в искусстве тонкой манипуляции не имеет себе равных».