Гугеноты
Шрифт:
— Мне известны все яды, которыми пользуется Екатерина Медичи для устранения своих врагов, в том числе и аква тофана [75] . Но кто знает, что приготовит для вас кардинал.
— Кардинал?
— Ваш второй враг, и вы должны помнить об этом.
Рене поднялся, прошел в угол комнаты, открыл маленький шкафчик, порылся в нем и вновь вернулся на свое место, держа в руках небольшой флакон коричневого цвета. Его он и поставил на стол перед Лесдигьером.
75
Аква тофана — сильнейший яд, изобретенный самой Екатериной Медичи. Не имеет противоядия.
— Возьмите этот флакон.
— Что в нем? — спросил гость.
— Сильнейший яд. Убивает мгновенно.
Лесдигьер инстинктивно отдернул руку.
Рене улыбнулся:
— Не бойтесь. Он совершенно безвреден, пока флакон закрыт пробкой. А теперь запоминайте, что вам надлежит делать. Вы нальете в бокал полпинты воды или вина и добавите лишь одну каплю этого яда. Выпейте половину утром, другую — вечером. Вы почувствуете легкое головокружение, но не более того. Проделывайте это в течение двух недель. Затем дозу следует увеличить еще на одну каплю. Вы снова почувствуете недомогание, но оно быстро пройдет. Еще через две недели смело лейте три капли, потом с такими же перерывами — четыре и, наконец, пять. В конце концов, ваша пропорция составит одну десятую пинты, или сто граммов жидкости на каплю яда. Это смертельная доза для любого нормального человека. А теперь повторите все от слова до слова. Я хочу быть уверен, что вы правильно поняли мои инструкции.
Лесдигьер добросовестно и без ошибок все повторил.
— Хорошо. Принимайте каждое утро после этого по две капли на сто граммов вина. Это сильнейший яд, и, привыкнув к нему, вы станете невосприимчивы ко всем другим. Этого флакона вам хватит надолго, когда он опустеет, я дам вам другой. А пока избегайте принимать пищу и питье в незнакомых местах, особенно в Лувре, не надевайте чужих вещей и не носите на пальцах перстней, которые вам кто-нибудь подарит. Наблюдайте внимательно за своей возлюбленной…
— О, Рене, если вы о баронессе, то она вне всяких подозрений.
— А разве у вас есть еще кто-нибудь? Впрочем, если вспомнить себя в молодые годы, то у меня тоже хватало женщин. Так вот, запомните, ваша любовница может отравить вас, даже сама не зная об этом, и ее напрасно станут винить в вашей смерти.
— Как же это так может быть? — засомневался Лесдигьер. — Ведь мы будем, есть и пить из одной посуды и пользоваться одними и теми же предметами.
— Тот, кто вознамерится убить вас, не остановится и перед смертью вашей любовницы. Он может прислать или подарить ей опиат для губ, который действует не сразу. Вы поцелуете ее, и умрете оба в страшных мучениях через день или два, как захочется отравителю.
Лесдигьер поежился. Будущее, обрисованное миланцем, отнюдь не казалось ему теперь таким безоблачным, каким он представлял его себе всего лишь час тому назад.
— Позвольте, Рене, задать вам вопрос, — проговорил он. — Вы рассказываете мне все это как собрат по партии?
— Нет. Я добрый католик и говорю вам это как друг.
— Благодарю вас.
— Кстати, почему бы вам не переменить веру? Поверьте, это избавило бы вас от многих бед и неприятностей и снискало бы вам еще больший почет и уважение при дворе.
Лесдигьер в ответ решительно тряхнул головой:
— Нет, мэтр. Каковы бы ни были перипетии моей судьбы, какие бы несчастья на меня это ни навлекло, я не отрекусь от истинной веры, в которой был воспитан. Не говоря уже о том, что я потерял бы при этом добрую половину своих друзей.
— Зато вы сразу же приобретете массу новых.
— Старый друг лучше новых двух, — ответил ему на это Лесдигьер.
— Что ж, может, вы и правы. В таком случае следуйте моим указаниям и боритесь за свои убеждения.
На том они и расстались.
Глава 4
Заговорщики
В апреле, когда королевский поезд, приближаясь к Парижу, остановился в Фонтенбло, Екатерина после вечерней молитвы уединилась с кардиналом Карлом Лотарингским в отведенных для нее покоях и приготовилась выслушать то, что давно мучило кардинала.
— Вы все еще верите в невиновность адмирала и Конде? — спросил он ее.
Она устремила на него непроницаемый взгляд:
— У меня нет веских доказательств.
— Мадам, вас обманули, — возразил Карл Лотарингский. — Кто-то упредил гугенотов, и они не посмели выступить.
— И все сложилось к лучшему, не правда ли? — и она показала ему в обезоруживающей улыбке свои ровные зубы. — Наша миссия была миротворческой, это путешествие помогло мне установить мир в королевстве.
— Я знал вас как решительную и волевую женщину. Мне кажется, вы сдаете позиции, вы, дочь аристократки, принцессы французского королевского дома!
— Я не желаю напрасного пролития крови, — повторила она.
— Раньше у вас были для этого другие средства, — промолвил он, намекая на ее прежние и настоящие способности отравительницы своих недругов.
— Поговорим об этом в Париже, — устало ответила она.
Но кардинал не желал сдаваться:
— Почему же не сейчас? Куда, например, девался ваш хваленый Лесдигьер? Ведь вы сами предупреждали меня на его счет.
— Вы слышали ответ герцога по этому поводу.
Кардинал вскочил и широко зашагал по комнате:
— Как вы не поняли, что они провели вас! Не так уж он прост, этот Монморанси, как вам кажется. Он угождает и тем, и этим и всегда при этом остается в выигрыше.
— Чем же вам не нравится такая позиция?
— Тем, что он всегда сможет вас предать во имя интересов той партии, которая будет иметь перевес.
— Монморанси? — она засмеялась, вспомнив о честолюбивых стремлениях коннетабля и о недюжинных дипломатических способностях его сына в деле прекращения междоусобных войн. Нет, им не выгодно менять структуру власти, для них это ничего не изменит, скорее наоборот, ибо до престола им далеко, еще дальше, чем Конде, Бурбонам и Гизам. И она твердо ответила, глядя кардиналу прямо в глаза: — Никогда!